Путь хунвейбина - Дмитрий Жвания

В школе я оказался случайно. Я надеялся, что поступлю в аспирантуру, но оппонент моей дипломной работы о «Красных бригадах», пожилая дама из семьи репрессированных, которая читала курс новейшей истории Запада, поставила вопрос о моей профнепригодности.

- Человек с такими экстремистскими взглядами не должен заниматься преподавательской деятельностью! В своей дипломной работе он оправдывает террористов, «Красные бригады» и РАФ! – заявила она на заседании кафедры.

- У нас пока нет запрета на профессии, как когда-то в Германии, - ответили ей коллеги, но направления в аспирантуру я от них не получил, они решили не рисковать. Так я оказался в школе.

Я искал место в аспирантуре самостоятельно, и в итоге по рекомендации профессора Виталия Ивановича Старцева поступил на кафедру Российской истории в Аграрном университете. Я хотел стать аспирантом не только для того чтобы заниматься научной работой, но и для того чтобы быть ближе к студентам. В школе от студентов я был отрезан. Но студенты-аграрии - абсолютно неподходящая аудитория. Правда, в Аграрном университете я оказался уже после разрыва с Дейвом и его партией, который произошел в конце лета 1993 года.

А в начале 1993 года мы втроем, я, Дейв и Андрей, собирались раз в неделю на квартире Дейва, чтобы обсудить книги Маркса, Ленина и Троцкого: «Гражданская война во Франции», «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский» и другие. Мы с Дейвом регулярно появлялись с книгами и газетами в вестибюле истфака и филфака, но нас почти никто не обращал внимание.

Все кончилось тем, что в апреле я слег с гепатитом, попал в Боткинские бараки. Вот где и когда я узнал, что Дейв – это не просто эмиссар английской Социалистической рабочей партии, не просто мой единомышленник, а мой друг, близкий друг, искренний. Он навещал меня каждый день, приносил яблоки, другие фрукты. А ведь я лежал в инфекционной больнице, и Дейв рисковал заразиться какой-нибудь заразой. Однажды, в начале мая, меня навестил и Пьер, который заезжал в Питер. Я извинился, что не успел его предупредить о своей болезни, и он зря потратил время на поездку в Петербург.

- Это ничего, - ответил Пьер. – Главное, чтобы ты выздоровел.

Приближался референдум, на котором население должно было ответить, кому оно больше доверяет – Ельцину или Съезду народных депутатов. Дейв предложил организовать открытое собрание на тему «Против Ельцина – против Съезда!». Он показал мне макет листовки-объявления карикатурой – на урне для бюллетеней написано «Будьте культурны – плюйте в урны!». Я согласился с Дейвом: пора возвращаться в «свет», а то мы слишком засиделись в своем марксистском кружке. И собрание прошло удачно. Без меня. Пришло человек пять студентов! Это был настоящий успех! Он воодушевил Дейва и Андрея. И они организовали еще два собрания – «Против фашизма» и «Война войне!» (против войн в бывшей Югославии, Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье и о причинах, их породивших). Тексты листовок-объявлений написал я, хоть как-то помог товарищам. На собрание против фашизма пришло еще больше людей, чем на предыдущее – против Съезда и Ельцина. Дейв взлетел от счастья на седьмое небо! Я, конечно, радовался тоже, но и злился жутко, переживал, что выпал из обоймы. На антивоенное собрание, правда, пришло совсем мало студентов, человека два, не больше, но было бы странно, если бы перед сессией мы собрали аншлаг.

В общем, наши организационные дела шли на поправку, а я вот никак не мог выздороветь - моя кожа была желтой как кожура абхазского мандарина. Подъем на четвертый этаж, где находилась моя палата, для меня был восхождением на Эверест, после которого я валился на кровать и не мог подняться минут сорок после этого. Мое дерьмо было белого, точнее - кремового цвета, и никак не коричневело, значит, желчь еще плескалась во мне. Врачи не говорили мне точный диагноз – гепатит и гепатит, но я понимал, что у меня какое-то осложнение. Диагноз они доверили только сестре моей жены, Кето, и то только потому, что она профессиональный врач, но Кето молчала тоже. Потом выяснилось, что я перенес не просто гепатит, а гепатит А (обычный), осложненный гепатит Б и каким-то редким - куоровским - антигеном. Каким образом я мог все это подхватить – до сих пор мне неясно. Врачи решили пропустить мою кровь через ультрафиолет, я прошел несколько процедур, и мне заметно полегчало, и я даже стал обращать внимание на медсестер.

Моя очередная поездка в Лондон на конференцию «Марксизм-93» срывалась. У меня закончилось действие заграничного паспорта, нужно было делать новый. А внутренний паспорт нужно было вклеить новое фото, поскольку мне уже давно исполнилось 25. Дейв принес мне одежду и отвел меня в ближайшее фотоателье на Староневском. Я еле-еле вернулся обратно! Упал на кровать и как мертвый проспал до утра. На фото я не узнал себя – узник концлагеря: впалые щеки, провалившиеся глаза… Интересно, что потом фото в паспорте пожелтело, а когда я набрал вес, мне не верили, что это - мой паспорт. Например, когда я улетал на Кубу, меня притормозили пограничники. Они пожелали мне счастливого полета только после того, как связались с петербургской милицией и выяснили, что Дмитрий Жвания паспорт не терял.

И все же я улетел в Лондон благодаря неимоверным усилиям Дейва и моей мамы. Они сумели даже договориться с паспортисткой, чтобы она приехала ко мне в Боткинские бараки, и я поставил подпись под анкетой.

В Лондон мы летели вместе с Андреем, а Дейв отправился в Англию наземным транспортом, прошлогодним маршрутом. Мы прилетели в какой-то заштатный лондонский аэропорт, не в Хитроу. Нас Дейв предупредил, что нас будет встречать активистка СРП с табличкой, на которой будет написано «Marxism-93». В зале ожидания наше с Андреем внимание привлекла толстая бесформенная женщина в очках. Мы еще поиронизировали в ее адрес. И именно эта дама нас и встречала! В автомобиле нас ждал ее муж, его звали Мартин, он и довез нас до Лондона.

Некоторое время мы провели в их доме, помылись. На первый взгляд, это была немного странная семья. Младший ребенок был черным – темнокожая девочка. Старший ребенок, белый, был очень похож на Мартина. Затем в дом пришел какой-то африканец, он играл с черной девочкой, которая называла его papi, а женщину, которая нас встречала – mami. В жизни всякое бывает, решили мы с Андреем, но, правде сказать, удивились, что такая внешне мало привлекательная женщина пользуется такой популярностью.

Вечером Мартин отвез нас куда-то на юг Лондона, в типичный английский многоквартирный дом, где, чтобы попасть в свою квартиру, нужно пройти по общей террасе. Хозяевами квартиры был парень лет 27 по имени Риган, он жил с девушкой – довольно приятной блондинкой по имени Сьюзанн, она была небольшого роста, но с большой грудью. Тяжесть преодоления языкового барьера легла на меня, поскольку Андрей не знал даже, как по-английски «спасибо» - он объяснял это тем, что учил в школе французский.

Кое-как мы познакомились с Риганом и его девушкой, я объяснил, что «май инглиш – вери бедли», а Андрей немного говорит по-французски.

- О! Риели?! Ду и спик френч? – обратилась Сьюзанн к Андрею, и спросила его о чем-то по-французски. В ответ Андрей пробурчал что-то невнятное, что очень насмешило подругу Ригана. Мы тоже все посмеялись.