Взрослые игрушки - Лидия Раевская

Однажды я задумалась. Что, само по себе, уже смешно.

А ведь когда-то, сравнительно совсем недавно, Интернета у нас не было. Пятнадцать лет назад — точно. Компы, правда, были. Железобетонные такие хуёвины с мониторами АйБиЭм, которые практически осязаемо источали СВЧ лучи, и прочую радиацию, рядом с которыми дохли мухи и лысели ангорские хомячки. Но у меня, например, даже такой роскоши не было. Зато было жгучее желание познакомиться с красивым мальчиком. Он мне прямо-таки мерещился постоянно, мальчик этот. В моих детских фантазиях абстрактный красивый мальчик Лиды Раевской был высок, брюнетист, смугл, и непременно голубоглаз. Желательно было, чтобы он ещё не выговаривал букву «р» (этот странный сексуальный фетиш сохранился у меня до сих пор), и носил джинсы-варёнки. А совсем хорошо было б, если у нас с ним ещё и размер одежды совпадал. Тогда можно было бы просить у него погонять его джинсы по субботам… В общем, желание было, и жгучее, а мальчика не было и в помине. Не считать же красивым мальчиком моего единственного на тот момент ухажёра Женю Зайкина, который походил на мою фантазию разве что джинсами? Во всём остальном Женя сильно моей фантазии уступал. И не просто уступал, а проигрывал по всем пунктам. Кроме джинсов. Наверное, только поэтому я принимала Зайкины ухаживания, которые выражались в волочении моего портфеля по всем районным лужам, и наших романтичных походах в кино за пять рублей по субботам. На мультик «Лисёнок Вук». В девять утра. В полдень билеты стоили уже дороже, а у Зайкина в наличии всегда была только десятка. Короче, хуйня, а не красивый мальчик.

Если бы у меня тогда, в мои далёкие четырнадцать, был бы Интернет и Фотошоп — я бы через пару-тройку месяцев, непременно нашла бы себе смуглого голубоглазого мачо в варёнках, и была бы абсолютно счастлива, даже не смотря на то, что найденный мною Маугли непременно послал меня нахуй за жёсткое фотошопное наебалово. Но ничего этого у меня не было. Были только Зайкин и моя фантазия. И была ещё газета «Московский Комсомолец», с ежемесячной рубрикой «Школа знакомств». Газету выписывала моя мама, а «Школу знакомств» читала я. Объявления там были какие-то странные. Типа: «Весна. Природа оживает, и возрождается. И в моей душе тоже что-то пытается родиться. Акушера мне, акушера!». Шляпа какая-то. Но, наверное, поэтому их и печатали. Подсознательно я уже догадывалась, что для того, чтобы мой крик души попал на страницы печатного издания, надо придумать что-то невероятно креативное. И я не спала ночами. Я скрипела мозгом, и выдумывала мощный креатив. Я выдавливала его из себя как тройню детей-сумоистов, и, наконец, выдавила. Это были стихи. Это были МЕГА-стихи, чо скрывать-то? И выглядели они так: «Эй, классные ребята, Кому нужна девчонка, которая не курит, и не храпит во сне? Которой без мужчины жить очень хуевато… Тогда найдись, мальчонка, что вдруг напишет мне!»

Я понимаю, что это очень странные и неподходящие стихи, особенно для четырнадцатилетней девочки, и для девяносто третьего года, но на то и расчёт был. И он оправдался.

Через месяц ко мне в комнату ворвалась недружелюбно настроенная мама, и сопроводив свой вопрос увесистой пиздюлиной, поинтересовалась:

— Ты случаем не сдурела, дочушка? Без какого такого мужчины тебе хреновато живётся, а? Отвечай, позорище нашей благородной и дружной семьи!

При этом она тыкала в моё лицо «Московским Комсомольцем», и я возрадовалась:

— Ты хочешь сказать, моё объявление напечатали в газете?! НАПЕЧАТАЛИ В ГАЗЕТЕ??!!

— Да!!! — Тоже завопила мама, и ещё раз больно стукнула меня свёрнутой в трубочку свежей прессой. — Хорошо, что ты не додумалась фамилию свою указать, и адрес домашний, интердевочка сраная! Хоспадя, позор-то какой…

Мама ещё долго обзывалась, и тыкала меня носом в моё объявление, как обосравшегося пекинеса, а мне было всё равно. Ведь мой нерукотворный стих напечатали в ГАЗЕТЕ! И даже заменили слово «хуевато» на «хреновато». И это главное. А мама… Что мама? Неприятность эту мы переживём.