Счастье Зуттера - Адольф Мушг

— А, помню, — сказал он. — Была тогда одна популярная радиопередача.

— Позже его арестовали, потому что он совращал маленьких девочек, — продолжала она. — Мне же он только рассказывал разные истории, — она хихикнула. — Что если бы мы при обгоне попали в аварию и оба погибли! Хотела бы я видеть заголовки газет.

— Тогда бы вы ничего больше не увидели. А что с вашей ногой?

— Ничего, просто я слишком долго шла. Шла и шла. Целый час бежала. Давно не тренировалась. У нас все целыми днями торчат в спортзале.

— Где это — у нас?

— В интернате. В интернате для спортсменов. Сноубординг круглый год, летом на глетчере.

— Вы еще и музицируете.

— С этим я кончаю. Пусть они знают.

— Меня зовут Эмиль Зуттер. А вас?

— Виола, — ответила она. — Дезиньори. Эта фамилия часто встречается в среде людей искусства.

— И с такой фамилией вы хотите бросить музыку?

Она помолчала. Потом вдруг произнесла:

— Если спишь со знаменитой женщиной, это приносит удачу.

— Что вы сказали?

— Вы часто видите сны?

Он задумался. Хороший вопрос. Нет, сны он видит редко или они не запоминаются, так как он никому их не рассказывает. Так было и при жизни Руфи. Они никогда не рассказывали друг другу свои сны, зато у них были сказки.

— Если женатому снится свадьба, быть ему вдовцом.

— О чем вы говорите?

— Это из моего сонника. — Она наклонилась и вытащила из рюкзака помятую книжку карманного формата. Раскрыв ее, она принялась читать вслух:

— «Если кто-то отмечает во сне свой день рождения, то он скоро умрет. Того, кто готовится к свадьбе, ожидают большие убытки. Вид женских волос избавляет от всех трудностей».

— Но не в Иране, — сказал Зуттер. — Там они только начинаются.

— «Путешествовать, а потом растянуться на траве означает напрасные хлопоты. Катанье на лодке предвещает тревожные времена. Кто ест кошачье мясо, воспользуется краденым».

— Боже упаси! — воскликнул Зуттер.

— «Плаванье избавляет от многих бед. Кто ест мясо льва, тот выйдет победителем в суде. Пьешь во сне сучье молоко — жди кошмаров и хронической хвори».

— Оно и неудивительно, — сказал Зуттер.

— Что значит хроническая хворь?

— Затяжная болезнь.

— Затяжная. Красивое слово.

— Пожизненная — еще красивее. Брак — это союз для взаимного пожизненного удовлетворения половой потребности, говорит Кант. Знаменитый философ.

— Знаю. Я же не совсем дура. — «Если снится, что умерла жена, жди хороших вестей».

— Что-то я никак не дождусь, — сказал он. — К тому ж это мне отнюдь не приснилось.

— Мой отчим только об этом и мечтает, но моя мать бессмертна.

— Что это у вас за сонник?

— «Народные толкования снов византийского Средневековья», — прочитала она вслух написанное на обложке. — Что такое «византийское»?

— Византия — прежнее название Константинополя.

— А Константинополь?

— Прежнее название Стамбула, турецкой столицы.

— Анкара, — поправила она.

— Точно, — согласился Зуттер. — С недавнего времени Анкара. После того как там не стало султана.

— А в Византии он еще был?

— В Византии его еще не было, там сидел римский император. Очень христианский.

— Рассказывать вы мастер, но я бы не хотела иметь такого учителя истории.

— Византия была городом старых людей.

— «Кто возьмет в руки сало, у того скоро умрут родственники», — прочитала она.

— Чем вам понравился этот сонник? — спросил Зуттер.

— Стилем. Язык — просто класс. Прямо как у моего отчима. Это он подарил мне книжку. Хотела бы я видеть такие квадратные сны.

— Квадратные?

— Язык какой-то квадратный, — пояснила она. — Но он лучше, чем тот, который заставляют учить в школе. Игра в бисер!

— Виола Дезиньори, — сказал Зуттер. — Не фигурирует ли эта фамилия в «Игре в бисер»?

— Без сёрфинга меня бы уже не было в живых.

— Без сёрфинга?

— Да, без виндсёрфинга. На Сильском озере у меня есть своя доска. Мы там проводим все лето, каждый уик-энд.

— Кто это — мы?

— Джан и я.

— Джан?

— Он больше не хочет, со мной не хочет.

Быстро взглянув на нее, Зуттер понял, что она плачет, хотя ее тихий монотонный голос ничуть не изменился. Она рылась в кармане своих джинсов. Он протянул ей пакетик бумажных салфеток. Руфь рассказывала, что в их группе самопознания частью терапии были громкие рыдания. Участники бросали друг другу носовые платки, словно ленты серпантина.

— Как ты привлекаешь людей к суду?

— Сообщаю о них полиции. Но для этого я должен иметь достаточно оснований.

— Они стреляют, — сказала Виола. — Из пистолета. По мишеням, но мишени в форме человека. — Она медленно вытянула обе руки к ветровому стеклу. — Мишени поворачиваются. Они появляются перед тобой на мгновение. И надо в них попасть. В голову или в сердце. Пшт, — прошипела она сквозь зубы и щелкнула языком.

— Спортсмены или полицейские? — спросил Зуттер.

Виола согнулась от неудержимого приступа смеха.

— Да, — сказала она, успокоившись. — Ей бы служить в полиции. Если я не упражняюсь на скрипке шесть часов в день, она готова меня расстрелять. Так она поступает со всеми. И по-другому не может.

Виола смотрела прямо перед собой. Потом снова подняла руки, подперла правый локоть красивыми длинными пальцами левой руки, кивком головы откинула со лба волосы, прищурилась и вторично изобразила звук выстрела. Он едва успел крутануть руль вправо, заметив, что ему отчаянно мигает встречная машина. Виола была погружена в свои мысли и не заметила опасности.

— Кто она? — спросил Зуттер.

— Хороший вопрос. Этого она и сама не знает. Моя мать. Родилась под знаком Стрельца.

— Опасный знак.

Виола улыбнулась.

— И вы хотите привлечь свою мать к суду?

— Бесполезно, — ответила Виола. — Один раз ее уже судили. Не помогло.

Она снова открыла свою книжку.

— «Кому снится, что его мать занялась беспутным промыслом, того ждут большие несчастья», — прочитала она. — Все-то он знает, этот сонник. Но беспутной ее не назовешь.

35

— Вы только взгляните, — сказал Зуттер.