Дорога на Вэлвилл - Т. Корагессан Бойл

Хотя, стоп: зачем вообще говорить Бендеру? Ведь чек выписан на имя Чарли Оссининга, так? Никто не узнает, если… Но нет, нельзя же, в самом деле, просто взять и прикарманить денежки этого несчастного дурачка. Во-первых, тогда налицо будет явное нарушение закона – вымогательство, мошенничество, воровство, наконец. К тому же эти деньги – семена, которые дадут всходы и увеличатся в сотни раз; Чарли прекрасно понимал это и знал, что следует быть терпеливым. С другой стороны, их можно пока скрыть от Бендера, придержать, что называется, в резерве до того времени, когда распахнет свои двери фабрика «Иде-пи» и понадобятся дополнительные средства на производство, на рекламную раскрутку, на упаковку – мало ли на что, да хотя бы на такие вот вечеринки. Тысяча долларов. Чарли до сих пор не мог поверить. Чтобы заработать столько, его отец два года отпирал и запирал огромные железные ворота каждый раз, когда через них проезжал «олдсмобиль» миссис Хукстраттен…

Не в силах противиться порыву, Чарли направился к висевшему на крючке пиджаку – просто для того, чтобы еще раз задохнуться от восхищения, полюбоваться, прикоснуться к чеку (так же любовно, наверное, воин-индеец поглаживает особенно трудно доставшийся скальп, а миллионер – банковскую книжку). Он нащупал пальцами сложенную бумажку (ничего ему не приснилось, вот они, денежки), бережно достал и с замиранием сердца вчитался в чудесные, волшебные, звучные строки:

Одна тысяча долларов

Выдать Чарли Оссинингу

Олд Нэшнл энд Мернант Бэт, Бэттл-Крик, Мичиган

Оссининг едва не захлебывался от восторга, сердце готово было выскочить из груди. Он подпрыгнул и заплясал по комнате с чеком в руке. И тут заметил нечто невозможное: на чеке нет подписи. Совсем нет.

Чарли замер. В животе тошнотворно заныло. Этот идиот забыл подписать чек! А он, Чарли Оссининг, дважды идиот, что как следует не проверил. Они быстренько бы разобрались: «О, Уилл, смотри-ка, ты, кажется, забыл подписаться!» – «Ха-ха, нет проблем, давай сюда, еще по рюмочке?» А теперь… Чарли с размаху треснул кулаком по стенке, и по штукатурке сразу побежали трещинки. А теперь надо тащиться в Санаторий, где на него будут пялиться эти надутые любители отрубей, и вести разговоры с Уиллом Лайтбоди за тарелкой сельдерейного супа. А вдруг Лайтбоди не захочет ставить свою подпись? Вдруг он забыл или передумал? Вдруг скажет: был пьян и не ведал, что творил? А если там будет его жена? Или сам доктор Келлог?

Не важно, все равно нельзя терять ни минуты. Чарли облачился в синий саржевый костюм, раскопал в чемодане относительно приличные воротничок и пару манжет, надел желтые ботинки и заспешил вниз по лестнице, на бегу натягивая пальто. Он мельком заметил, как его проводили взглядом миссис Эйвиндсдоттер, Бэгвелл и прочие сидящие за столом. Пансионеры со скорбными лицами лакомились козьим сыром, уложенным в огромные куски хлеба, и «чудным» жарким из ондатры, сурка или еще какой-то живности подобного рода – в общем, того, кого заловил в свои капканы на этой неделе отважный возлюбленный миссис Эйвиндсдоттер. Чарли вышел на улицу. Пешком. Придется снова идти пешком. Городской транспорт не работал по случаю праздника, а наемные экипажи собирались, как правило, у «Таверны Поста», на другом конце Бэттл-Крик.

Оссининг добрался до Санатория за двадцать минут, которых было достаточно, чтобы уши окоченели, а пальцы на ногах потеряли чувствительность. Он вошел в залитый светом огромный вестибюль. Народу здесь было совсем мало, не то что в его первое посещение, когда им с Джорджем и Бендером пришлось уносить ноги из кабинета Келлога. Тогда за ними неслась целая армия преследователей. Но сегодня, в канун Рождества, здесь было тихо и спокойно. Чарли совсем не улыбалось столкнуться сейчас с доктором или кем-нибудь из его горилл, которые гнали его до входной двери в прошлый, такой неудачный, визит.

Оссининг направился к человеку у стойки, стараясь вести себя независимо и не обращать внимания на подозрительные взгляды посыльных в зеленой униформе. Он деловито шагал, всем своим видом показывая, что имеет полное право находиться в Санатории, что он здесь – дома. Он даже не чертыхнулся (хотя пришел в крайнее замешательство), когда получил крепкий удар сзади: это катилась в инвалидном кресле дама, использовавшая выставленную вперед загипсованную ногу как таран. Рассыпаться в извинениях, вежливо прикоснуться к шляпе, склониться в глубоком поклоне, и вам счастливого Рождества, мэм; а тем временем оглядеться, не видно ли где Келлога, который уж всенепременно вцепится в глотку и вытолкает взашей. Чарли выпрямился, скользнул взглядом по стоящему поблизости коридорному и, сохраняя невозмутимость, продолжил свой путь.

Человек за стойкой со сморщенным личиком и раболепными глазками был похож на болонку. Он стоял неподвижно, словно прибитый гвоздями, с неестественно прямой спиной.

– С праздничком, – пропел он и расплылся в сладчайшей, приторной улыбке. – Добро пожаловать в Храм Здоровья. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Оссининг попросил позвать Уилла Лайтбоди.

– Лайтбоди, Лайтбоди, – повторял на все лады клерк, сверяясь со списком. – Да… вот… комната пятьсот семнадцать. Позвонить ему?

Чарли огляделся. Ни санитаров, ни докторов, ни самого Келлога – вроде все чисто.

– Да, разумеется, если вас не затруднит.

Со сморщенного личика клерка не сходила прочно приклеенная улыбка, пока он связывался с коммутатором, пока медоточивым, приторным до невозможности голосом подзывал к телефону мистера Лайтбоди. На том конце провода что-то ответили, и с лицом клерка произошли существенные изменения: фальшивая улыбка сползла, удивленно поднялись брови.

– Неужели? – спросил он. – Какая жалость. Надолго ли?

Снова пауза. У Чарли быстро-быстро забилось сердце. Наконец служащий повесил трубку и обернулся к нему.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Я разговаривал с медсестрой мистера Лайтбоди, и она сообщила, что он сильно нездоров. Кажется, внезапно наступило ухудшение самочувствия. А вы… родственник?

– Я? М-м… нет. Нет-нет. Я деловой партнер… вернее даже, знакомый. А медсестра не знает, надолго это у него? Я в том смысле, когда его можно будет навестить?

Клерк ответил не сразу, подбавив в голос торжественной серьезности:

– Боюсь, что не смогу вам этого сообщить. До тех пор, пока не поставлен диагноз, мы не будем знать даже… – Он запнулся. – Похоже, положение серьезное. Мне очень жаль.

У Чарли в тике задергался левый глаз в такт бешено скачущему пульсу: тысяча долларов, тысяча долларов, «Иде-пи» в тупике, чек превратился в бессмысленный клочок бумаги. Как такое могло произойти? Ведь Лайтбоди выглядел не так уж плохо. То есть он, конечно, выглядел плохо и даже ужасно – изможденный, высохший, краше в гроб кладут, – но вел-то он себя нормально! Ел с большим аппетитом, орал, буянил и пил, как ирландец на похоронах. Чарли прямо не знал, что и сказать. Все было кончено, оставалось только капитулировать и плестись обратно в пансионат, но он не мог тронуться с места.

– Мне очень жаль, – повторил клерк. – Ужасно жаль, сэр. Но не нужно отчаиваться, всегда есть место для надежды. Помните, что ваш друг находится в истинном Храме Здоровья.