Тридцатник, и только - Лайза Джуэлл

Дилайла была оживлена и почти весела. Спускаясь вниз по Кэмден-роуд, она взахлеб рассказывала о каком-то кафе, обнаруженном ею на Большой Портлендской улице несколько дней назад, где ей подали сандвич с солониной, лучше которого она в жизни не едала, лучше даже в Нью-Йорке не делают, и по-настоящему хороший кофе, просто отменный… Впрочем, в Лондоне наконец всерьез взялись за кофе, пооткрывали «Ситлз», и «Арому», и «Кофейную республику». Самое время, разве может Лондон считаться модным и изысканным городом, если здесь нельзя выпить чашку приличного кофе?

Они пересекли проспект Торриано. Теперь Дилайла щебетала про ужасные пригороды: прежде она никогда их толком не видела, потому что сразу из центрального Лондона перебралась в настоящую глухомань, и только теперь поняла, в какой тоске живет большая часть населения — эти терракотовые домики со смешными крылечками, и по две машины в каждом дворе, и каменный орнамент в центре каждого сада, и главные улицы, неотличимые друг от друга с обязательными «Некст», и «Робертом Дайасом», и лишенным столичного блеска филиалами «Маркса и Спенсера», где выбор товаров совсем не тот, что в Лондоне. Лично она, Дилайла, предпочла бы ютиться в неотапливаемой конуре в Майл-энде, чем прозябать в пригородной тоске, расчерченной по линейке.

Пока они шли быстрым шагом по Кавершем-роуд, Дилайла поделилась с Дигом своими соображениями о любовных увлечениях Гвинет Пэлтроу, которая, похоже, превращается во вторую Джулию Робертс: постоянно влюбляется не в того, кого надо, тщетно пытаясь отыскать что-нибудь стоящее в этом голивудском дерьме, и страдает от неуверенности в себе и других, и если она не возьмется на ум, то останется одна навсегда.

Не удивительно, что Диг рассеянно смотрел по сторонам. Его взгляд привлекла пара на противоположной стороне улицы.

Мужчина в мокром плаще, ничем не выдающейся наружности, дурно подстриженный, и невысокая женщина с более чем избыточным весом. Вдвоем они производили впечатление завершенности, и когда женщина приподнялась на цыпочки и поцеловала мужчину в затылок — нежно, не торопясь и не смущаясь, — Диг испытал прилив грусти. Этот поцелуй показался ему самым интимным поступком, какой только можно вообразить, более интимным, чем секс. Затылок, подумал он, вот — эпицентр человеческой близости.

Диг не мог припомнить, когда он был настолько близок с кем-нибудь, чтобы у него возникло желание целовать затылок.

Последний человек, по отношению к которому он испытывал подобные желания, была Надин, и случилось это двенадцать лет назад. Двенадцать лет! Волосы на руках Дина встали дыбом: как же давно это было! Сейчас ему тридцать, и ни о какой душевной близости в его жизни и речи нет. Он припомнил беседу с Надин об их катастрофических любовных делах (казалось, этот разговор происходил по крайней мере полгода назад), тогда они все свели к шутке и заключили дурацкое пари. Тогда тема казалась смешной: и отношения Дига с женщинами длятся не более двух недель; и то, что его сексуальные предпочтения все ближе и ближе подводят его к статье уголовного кодекса о совращении малолетних; и то, что с тех пор, как ему в восемнадцать лет дважды разбили сердце, он способен любить женщин либо исключительно платонически, либо сугубо плотски. Тогда это казалось смешным, но теперь, бредя с Дилайлой по Кавершем-роуд, глядя на слегка располневшее воплощение любви на другой стороне улицы, Диг испытал глубочайшее разочарование.

Он пристально посмотрел на Дилайлу, анализируя свою реакцию — теперь, когда он точно знал, что не любит ее. Что ж, реакция была однозначной и отменно быстрой: чистейшее, ничем не омраченное желание расстегнуть на ней все пуговицы, застежки и молнии и наблюдать, как падают ниц одежды, являя на свет божий ослепительное великолепие нижнего белья. Но такова была непосредственная реакция Дига на любую красивую женщину. Он ничего не мог поделать с этой чертой своего характера. Ему всегда хотелось раздеть красивую женщину. Таким уж он уродился.

Но испытывает ли он нежность к Дилайле? Чувствует ли себя связанным с ней? Хочет ли он поцеловать ее в затылок прямо на улице? Интересный вопрос.

Следуя за неумолкавшей ни на минуту Дилайлой, он смотрел на ее узкую спину, покачивающиеся бедра, блестящие золотистые волосы и понимал, что она чужая, абсолютно чужая, и ему определенно не хочется целовать ее в затылок.

Дилайла чирикала без остановки: о фильме, про который Диг никогда не слышал и который только-только вышел на экраны Лондона, а в Штатах за восемь недель сделал рекордные сборы, что само по себе поразительно, ибо фильм сняла совсем молодая девушка… Диг догадывался, что речи Дилайлы не нуждаются в каком-либо внятном отклике, и потому спокойно предавался размышлениям, не опасаясь, что его призовут к ответу.

Пока они добирались до ресторана, Диг невольно заглядывался на пары, наблюдал, как они общаются друг с другом, расшифровывал язык их жестов, оценивал относительную привлекательность внутри пары. А как они с Дилайлой смотрятся со стороны, подумал он? Наверное, глядя на них люди думают: какая она высокая, а он… не очень высокий. Но можно ли их принять за солидную пару со стажем, прожившую вместе года два, или же они производят впечатление мужчины и женщины, впервые назначивших другу другу свидание? Сумеет ли кто-нибудь угадать, глядя на них, что они были любовниками в ранней молодости, а теперь случайно встретились и делят маленькую квартирку с невыносимым псом, названным в его честь? Догадается ли кто-нибудь, что сейчас он смотрит на Дилайлу и не понимает, откуда она взялась, и догадается ли, что когда-то он был полностью поглощен этой женщиной, превратившейся ныне в шкатулку с секретами, беседовать с которой о мало-мальски серьезных вещах все рано что шагать по колено в песке?