Клуб "Криптоамнезия" - Майкл Брейсвелл

О, да. В конечном итоге все дороги ведут сюда, к «Пляжу» (The Beach): нарядному бару с большими претензиями на богемный шик, которые остаются всего лишь претензиями. Местные остряки называют его «Пустыней» (The Desert). Наверное, все его так называют. Рецепт очень простой: берем голую пустошь, добавляем людей, тщательно перемешиваем и получаем самое мрачное заведение в округе. Оно открыто всегда. Никогда не закрывается. Половина народу, пьющего херес с сельтерской в «Пляже», ближе к полуночи перемещается в «Криптоамнезию». И хотя в последнее время клубный люд, пребывающий в вечном движении, кажется малость уставшим, у них тоже развилось некое подобие корпоративного духа, но они все равно ходят в клубы, и пересказывают друг другу все новомодные тенденции по списку, и отлучаются в туалет между глотками мутантных аперитивов и порциями профильтрованных вялых бесед. Усталые цветы тихо вянут на засаленной барной стойке; воздух пронизан густым ароматом тысячи разных духов, которые, может быть, и хороши по отдельности, но от их едкой смеси слезятся глаза. Фирменный стиль заведения – рабочий. Люди делают вид, что приходят сюда прямиком с работы. Форма одежды соответствующая: простые практичные фасоны, добротные прочные ткани, дизайнерские рюкзаки. Каждый придумывает себе дело, которым он якобы занимается, и, поскольку они все – помощники (по большей части, помощники операторов и режиссеров на киностудиях), они активно соперничают друг с другом в изображении усталости после тяжелого трудового дня, что, кстати, очень непросто и требует немалых актерских талантов. Все, как один, разминают «натруженные» запястья, потому работа у них такая, и они целый день носятся как угорелые, таская тяжелое съемочное оборудование в затяжных перерывах между чашками кофе.

Я нарушил свое давнее правило и пошел-таки в «Пляж», потому что мне надо было увидеться с Арчером, бывшим завсегдатаем «Криптоамнезии» и нынешним управляющим пресловутого «Пляжа». У него большие проблемы с выпивкой.

А еще он торгует предметами искусства. Это видно невооруженным глазом, стоит лишь раз посмотреть на его длинную челку и раздутые ноздри. Арчер – сутенер от искусства, причем сутенер категорически антиинтеллектуального типа. Он пребывает в непреходящем антиинтеллектуальном загуле – вполне подходящее, я бы даже сказал, идеальное состояние для человека, который заведует баром и торгует прекрасным. Пробившись сквозь стену пошитых на заказ спецовок, окружающих бар, я обнаружил Арчера сидящим у кофейной машины. Он листал свежий номер «Формирования ложных личностей», мысленно отмечая примеры того, чего не следует делать, если хочешь добиться успеха, и выбирая себе новых спонсоров. Арчер – самозваный стилист, Франкенштейн, создавший зомби, чтобы у него был свой собственный гробовщик. Он говорит, что проводит свободные вечера в гейских борделях, где занимается исключительно научными изысканиями в области изучения трудовых движений и затрат времени. Его любимый анекдот – про художника-оформителя и горячий монтаж изображений. Его предел – секс.

Он встретил меня с непомерным энтузиазмом, свойственным всякому ветерану-зануде, и тут же вывалил на меня все последние сплетни. Вчера вечером он был на одной вечеринке. У меня все оборвалось внутри, ведь там могла быть и Лайза. (Лайза! Женщина, которая заставила меня быть свидетелем страшного превращения дружбы в учтивость: медленного подавления духа.) Арчер затараторил: «Знаешь, там было классно. Был народ, ну, из группы, как ее там, не помню… они в прошлом году записали одну композицию вместе с Mingus Factory на Grey Edge, а теперь делают свой альбом, потому что кто-то из них знает парня, который раньше работал менеджером Roxy Music, но сейчас занимается с этим, как его… ну, такой, длинноволосый… и он считает, что их жесткий стиль – это как раз очень в тему, и говорит…»

Я делаю знак: погоди, замолчи на минуточку. Брови Арчера нависают, как реактивные самолеты с вертикальным взлетом, над оправой его темных очков в предвкушении…

– А ты не видел, там не было… э… Лайзы?

– Какой Лайзы? А! Этой Лайзы. Нет. Кажется, не было.

Хотя мое сердце заледенело, как апельсин в коньяке, я все-таки нахожу в себе силы простить Арчеру все, что он собой обозначает, и продолжаю слушать его болтовню. Теперь мне ничто не грозит. Так что Арчер уже беспрепятственно сверкает перлами своего любительского мистицизма, как молодая невеста – кольцом с бриллиантом, и рассказывает легенды, которые рождаются буквально у нас на глазах. Они все похожи. Все на одно лицо.