Йошкин дом - Виктория Райхер

Юля подумала над всем этим какое—то время, поговорила негромко с постоянно сидевшим с ней в больнице Марком, пожала плечами и, мило улыбаясь, сообщила врачам и родственникам: «этот диагноз мне не подходит». Понимаете, чуть извиняющимся тоном объясняла Юля качающим головами медсёстрам, у меня такая ситуация в семье, у меня дочь умерла три месяца назад, внучка маленькая осталась, зять, муж — никак не могу я, чтобы у меня был такой диагноз. Поэтому выжить я выживу обязательно, вставать начну как можно раньше, ходить буду, как только смогу («вы понимаете, мы с мужем живём в центре, а зять с внучкой — за кольцевой, мне к ним обязательно надо ездить, а для этого как минимум надо ходить, вот в чём дело»), а что касается жить — ну что вы всё время охаете, семьдесят четыре, семьдесят четыре. Считайте, что мне пятьдесят. А лучше — ничего не считайте. Мои годы, нечего их считать, никуда они не убегут.

Сначала гипс. Лежать. Впрочем, недолго: не хотела. Потом корсет. Шея не сгибается, про спину нечего и говорить, смеётся, встаёт, хотя не шустро. Потом две палочки, и ходить. Что? Забудьте. Ходить. У меня внучка, у меня муж, мне очень надо. Ходит. Ася приходит, глазеет, просит подержать палочку, держит. А без палочек ты сможешь ходить? Смогу, конечно. Уже скоро, Асенька, не переживай. Асенька и не переживает. У бабушки озорные «перевёрнутые» зелёные глаза. У самой Аси такие же. Чего ж тут переживать?

Полгода спать на доске. Не на «твёрдом», не на «жёстком» — на доске, покрытой простынёй. Через несколько месяцев расстаться с первой палочкой. Еще через какое—то время — со второй. Через год после аварии ходить, чуть сгорбившись, и покорно выпрямляться на требовательное Мариково «Юлька, спину!». Еще через некоторое время слышать «Юлька, выпрямись!» уже от Асеньки, и энергично против этого протестовать. Через два года, в семьдесят шесть, вернуться к тому образу жизни, который единственный и есть нормален: ездить через весь город «к детям», ходить в театры, гулять, вести хозяйство, принимать гостей. «Юлька, спину!» — смеяться. Марик ожил и невольно, требуя этого от жены, выпрямлялся тоже. Ася росла. Три красавицы небес упрямо продолжали идти по городу Мадриду. Да, их по—прежнему было три.

3.1

Когда Лёва, зять, остался жить один с ребёнком, Юля немедленно предложила ему ребёнка этого у него забрать. Вы уже не очень молоды, Лев Борисович, говорил внимательно—мягкий Марик, Вам будет сложно одному с маленькой девочкой. Будет, спокойно кивал энергичный Лёва, ну уж как есть. Может, Асенька будет жить у нас, а Вы её — навещать сколько угодно? — застенчиво спрашивала Юленька. Наоборот, Юлия Давыдовна, наоборот, кивал Лёва. Асенька будет жить дома, со мной, а вы её — навещать сколько угодно. Юля грустила, Марк возмущался, но Лёва был непреклонен. Ася будет жить дома. Бабушка и дедушка приглашаются с ней общаться, сколько угодно. Хоть каждый день.

Каждый день и выходило — кто—то же должен был с Асей сидеть. Сидела Юля, ездившая для этого из своего центра, затевали разговоры про переезд кого—нибудь поближе к кому—нибудь, но та квартира была хорошая, и эта — лучше не надо, и, в конце концов, что такое сорок минут по московским меркам? Ерунда. Лёва был неизменно вежлив и предупредителен с Юлей и Марком, и спокойно—методично присматривался к окружавшим его женщинам. Асе нужна мама.

Мама нашлась. Именно мама, остальное — потом, хотя и не менее важное. Дина была Асиной любовью с первого взгляда (предыдущие две кандидатуры шестилетняя Ася забраковала сходу). Лёва познакомился с Диной, и сразу же пригласил её придти к себе домой, познакомиться с дочерью. Дина не спросила «почему», Дина пришла. Её пригласили на два часа дня. Без четверти два Лёва привёз от бабушки с дедушкой часто бывавшую там Асю. Гостья уже была на месте — стояла и ждала на пятом этаже, возле закрытой двери. «Она уже здесь!!!», завопила Аська на всю лестницу и ринулась вверх по ступенькам. На верхней из них стояла Дина, раскинув руки. Ася взбежала по лестнице, и со всего размаха бухнулась в эти раскрытые руки. Лёва поглядел на них снизу, поднялся следом за дочерью и отпер дверь. Девушки, а может, вы всё—таки домой зайдёте? — деловито осведомился он.

3.2

Три красавицы небес

Шли по улицам Мадрида:

Донна Клара, Донна Рэс

и прекрасная Пепита.

Вдруг на площади, хромой

Нищий с робким ожиданьем

Руку протянул с сумой

За насущным подаяньем.

За реал, что подала,

Помолился он за Клару,

Донна Рэс щедрей была

И дала реалов пару.

А Пепита так бедна—Не имела ни реала.

Вместо золота она

Старика поцеловала.

В это время проходил

Продавец букетов рядом,

И его остановил

Потрясённый нищий взглядом.

Это было как угодно, но только не просто. Простым это было для Аськи: дом снова стал полным, и открытые раны начали не то что бы заживать — затягиваться. Где—то на третий день спонтанно начавшегося совместного житья Ася явочным порядком сообщила Дине, что будет называть её мамой. «Потому что все ведь и так думают, что ты — моя мама», — без лишней логики пояснила она. Юля, в первый раз услышав это слово из уст щебетавшей внучки, дёрнулась. Светкин портрет висел в большой комнате и смеялся со стены. Дина была невысокой, хрупкой и очень нежной. «У неё внутри — железо», — подумала Юленька про Дину словами Рахили, сказанными когда—то про неё саму. Дина улыбалась, хотя улыбаться молодой жене хотелось не всегда. Юленька смотрела на неё с величественного высока и разговаривала суховато. Дина терпела и отвечала мягко. Марик хмурился и не понимал, с чем это всё едят. Лёва настаивал на том, чтобы все праздники и почти все выходные семья проводила вместе. Аська кричала «мама, ну иди же сюда», и не замечала сдвинутых Юленькиных бровей. У Дины были ярко—рыжие волосы. Впрочем, это было совершенно неважно.

Постепенно, с годами, смягчилось. Продолжая называть зятя по имени—отчеству, изящную спокойную Дину Юля как—то незаметно начала называть Диночкой. Ася уверенно звала Дину мамой, и, раз начав, не сбилась больше ни разу в жизни. Она твёрдо знала, что мама у неё есть, а остальное её мало интересовало. Сама Дина Юлию Давыдовну и Марка Ароновича считала очень хорошими людьми, а о своих сложностях не рассказывала никому. Десять лет прошло. Огромных десять лет. С отпусками, с дачами, с совместными поездками и бесконечными телефонными разговорами («Всего Вам доброго, Юлия Давыдовна! — Спокойной ночи, Диночка!»), с жизнью, полной всего и ничего. Светкин портрет по—прежнему висел на своём месте. Юля и Марик отметили золотую свадьбу: ресторан, зал, прическа, платье, сияющая рыжая Юленька, представительный красавец Марик, подросшая Аська, Лёва, Дина, все родственники, со всего Союза. На своей золотой свадьбе Юленька подняла тост за Дину. И при всех попросила у Дины разрешения называть её на ты. Асе было десять лет, она так и не поняла тогда, почему мама так плачет. Почему плачет бабушка, ей было чуть яснее, но только чуть.