Юность Бабы-яги - Владимир Качан

Знакомство шло в нарастающем темпе. Петя пересел на другой край скамейки к Анжелике. Ему было, в сущности, все равно с кем, а по длинному взгляду друга на Ветино лицо он понял, что Саша уже запал, и, хотя Вета явно была получше, ему надо было довольствоваться тем, что осталось. И теперь, так сказать, приоритеты, можно было перейти к интимным диалогам попарно. Петя еще налил шампанского, положил руку на спинку скамейки, поближе к плечу Анжелики, придвинулся к ней чуть теснее и, добавив в голос немного бархата, доверительно попросил: «Ну, расскажите мне о себе, Анжелика. Как вы, что вы, откуда?» Так мог бы спросить психоаналитик, который хочет всем сердцем помочь решению ваших проблем. Ну, Жика и начала не спеша рассказывать о проблеме самой насущной – как попасть на корабль. Единственное, о чем говорить не следовало, это – с какой целью им нужно попасть на корабль. Она, Жика, может, и дура, но не до такой же степени, чтобы парню, который за ней начал ухаживать, буквально с первых тактов сообщить, что хочет отдаться эстрадному идолу. Надо что-то наплести про то, что они собирают автографы, что у них уже огромная коллекция, что не хватает только подписей той группы, а ребята живут на корабле, а на корабль не пускают, и нельзя ли им помочь, и не имеет ли Петя какое-нибудь отношение к фестивалю, не может ли помочь осуществиться девичьей мечте заветной, желанью робкому и чувству пылкому… Не к ребятам из группы, боже упаси! они их в мужском смысле вовсе не интересуют, а только чувству пылкому к музыке, к эстраде. Петя внимательно слушал, радуясь про себя, что у него в руках появляется лишний и очень весомый козырь: он не только может провести на корабль, но и познакомить с кем надо, а она за это… Ну, короче, можно было пестовать девочку до самой постели в своей каюте. Они ведь с Сашей, как журналисты влиятельной газеты, освещающие весь ход праздника, в том числе и его закулисную жизнь, тоже жили на том же самом корабле, среди эстрадной элиты, и у каждого была отдельная каюта. Словом, правильно развивалась беседа, в нужном направлении.

Стайка пугливых старушек вспорхнула с соседней скамейки и пошла мимо нашей молодежи, поджав бескровные губки и косясь то на них, то на корабль – взглядами, в которых непостижимо сочетались униженность и осуждение. Одна из них робко спросила Петю:

– У вас бутылочка не освободилась?

Петя царским жестом протянул старушке пустую бутылку.

– Ой, это от шампанского, – с усталым разочарованием сказала старушка. – Тогда не надо.

– Их не принимают, что ли? – сочувственно спросил Петя и, не дожидаясь ответа, достал бумажник, вынул оттуда 50 рублей, но так, чтобы и Анжелика видела – сколько, и помог бабульке справиться с нуждой хотя бы на сегодня. Бабулька, мелко и часто кланяясь, побежала догонять остальных. А Петя, исполненный благородства и самоуважения, откинулся на спинку скамейки и, положив руку уже на плечо Анжелики, спросил: «Так на чем мы остановились?» Анжелика, по его мнению, теперь должна была понять, что их новые знакомые – ребята не только симпатичные, но и щедрые, и что в средствах они не стеснены, 50 рублей для них – пустяк. Хотя это и был чистый блеф, пыль в глаза: у Пети денег-то было всего ничего, да и у Саши немногим больше. Но их тут и кормили, и поили, и оплачивали дорогу, так что беспокоиться было не о чем. А их собственные карманные деньги только и годились, что на блеф.

Послушаем, однако, как строился диалог основной пары; Петя с Анжеликой у нас все же персонажи второстепенные, а главные – вот они, уже держатся за руки, надо же… И что говорят?.. И как?.. Банальностей типа «мне почему-то кажется, что мы где-то встречались» – удалось избежать, так как Саша был талантлив, а талант банальностей не любит и по протоптанным тропам старается не ходить; а Вета, хоть и была юна и опыта не имела, зато имела врожденное отвращение к стандартам и шаблонам, к тому, как говорит и поступает большинство, к правилам и нормам поведения, к придуманным, с ее точки зрения, законам морали.

Она прочла как-то у Пушкина (вне школьной программы, разумеется) о том, что «ветру и орлу, и сердцу девы нет закона», и фраза эта стала для нее путеводной звездой. Она всегда чувствовала, что для нее закона быть не должно, а если уж сам Пушкин подтвердил, то какие могут быть сомнения? Правда, Пушкин имел в виду только девичье сердце, которому нет закона, но Вета толковала фразу шире. Там у Пушкина, кстати, есть продолжение: «Гордись, таков и ты, поэт, и для тебя условий нет». Вот и получается, таким образом, что на лавочке сидят поэт и дева, для которых нет ни закона, ни условий, а значит, есть предпосылки для дальнейших интересных совпадений.