Река без берегов. Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга первая - Ханс Хенни Янн

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Случилось так, что Аугустусу захотелось показать свое искусство перед многими. Он преодолел лень, постепенно им овладевшую. Поднялся на борт прогулочного парохода, где собралось много иностранцев. И сел на перила решетчатого ограждения палубы. Он ссутулился, обхватил сильной рукой одну из штанг. Смотрел на меня с презрением и скукой, нижняя губа у него отвисла, как будто ему осточертели все удовольствия — и уже испытанные, и будущие. И мне подумалось, что я его совершенно не знаю, несмотря на наши ежедневные встречи. Я не имел никакого представления ни о его жизни, ни о его влечениях.

Пароход заскользил по воде. Забормотал винт. Темно-зеленая, смешанная с белыми пузырьками влага начала извергаться на гладкую поверхность бухты. Через рейлинг полетели монетки. Аугустус бросился спиной в воду, изображая дельфина. Он вынырнул, отфыркался и снова исчез под плоским днищем. Пароход скользил прочь от берега. И удалился уже на порядочное расстояние от причала. Иностранцы не отрывали глаз от воды. Все пытались угадать, где же вынырнет темнокожий раб.

Сердце у меня начало бешено колотится. Через несколько минут я потерял всякую надежду. Черный фильтр лег на глаза. Я сказал себе, что не вправе сейчас терять сознание. Прогулочный пароход вот-вот должен был выйти в открытое море. Я не знаю, что думали в тот момент возбужденные пассажиры. Может, они уже успокоились, сочтя, что их попросту обманули.

Я оглянулся в поисках шлюпки. Увидел одну и медленно спустился в нее по забортному трапу. Нерешительно отвязал трос, слабо взмахнул веслами. Мои глаза искали… И внезапно увидели: его лицо покачивается на мелких волнах… Я подгреб к этому месту. И стал махать ныряльщикам, отдыхающим на причале: чтобы они приплыли сюда и помогли мне. Ни один из них даже не шелохнулся^{178}.

Я видел, что голова мертвая. Я ухватился за жесткие всклокоченные волосы и попытался втащить тело в лодку. Напрасно. Я с ужасом увидел, что вода вблизи от неживого тела окрасилась. В разреженно-багряный цвет. Я накинул на мертвую голову веревочную петлю, а свободный конец веревки обмотал вокруг пояса. И снова принялся грести. Главное — подальше от места, где это случилось… Еще минуту назад я надеялся, что мой друг, возможно, все-таки жив. Теперь я утратил надежду. Течение, вызванное движением лодки, выгнало труп на поверхность. И вместо лоснящегося коричневого живота я увидел бледно-розовые и серые лоскуты. Я заглянул туда, но ничего толком не разглядел. Я продолжал грести, зная одно: он умер.

Я греб так долго, пока во мне не созрело решение. Эта смерть — мое дело^{179}. Уклониться от нее я не могу. Меня чуть не унесло в море. Этого я не хотел. Но я зато выиграл время. Я повторял себе, что эта смерть — мое дело. Этот труп — мой труп. Ничто от Аугустуса, пока он был жив, мне не принадлежало, но теперь мне принадлежат его руины. Я перестал грести. Я наклонился над бортом лодки. Покачивая на руках мертвеца, я поднял его к поверхности воды. Я хотел рассмотреть рану. Холодный туман заморозил мой мозг. Бесслезными глазами я увидел, что живот получил удар и был вспорот. Лопасти винта, вероятно, вонзились в мягкую плоть. Внутренности вывалились наружу. Хуже того: тазовые кости раздроблены… Я вновь позволил трупу скользнуть прочь от меня, так что теперь, как и прежде, его и меня соединял только трос. Я стал грести, как мог быстрее, по направлению к берегу: чтобы теперь, когда я утвердился в своем намерении, ускорить поток событий. На протяжении скольких-то минут я чувствовал невыносимый груз одиночества. У меня не было никаких мыслей, кроме одной: кроме самого печального, самого губительного чувства, что я одинок и отрезан от всех — без любви, без надежды, без доверия. Я нашел спасение в мысли, что вина за эту смерть, возможно, лежит на мне. Мои дурацкие посещения гавани привели к тому, что это гордое человеческое тело стало немного избалованным, вероятно, излишне откормленным… слишком слабым для тяжелого ремесла бедняков. В любом случае, я — конечно, без злого умысла, но не без определенных последствий — помешал Аугустусу подготовиться к возможным опасностям. Будь Аугустус в наилучшей форме (его мышцы, когда я с ним познакомился, были поразительно выпуклыми и вместе с тем твердыми, а в последнее время, кажется, немного обмякли, да и реакции замедлились, пусть лишь на неуловимые доли секунды), разве попал бы он под пароходный винт? Разве могло бы это случиться? Но в самом ли деле достаточно такого объяснения — что здоровое тело накопило немного лишнего жира и его мышечные ткани чуть-чуть расслабились?.. Я добрался до места в гавани, где имелся гранитный пандус, чтобы было легче вытаскивать на берег лодки. Там в воду спускались обитые железом дощатые ступени. Облепленные водорослями и ракушками. Людей поблизости не было. Сильно пахло бромом и гнилью.

Ноги мои оскальзывались на кашице из дряблых водорослей. Лодку я наполовину вытянул, наполовину оставил бултыхаться в воде. И потащил труп, словно упавшего навзничь повешенного, вверх по наклонной плоскости, на сухое место. Повязка с его бедер исчезла. Ничто не мешало видеть жуткое увечье. Я отвернулся… Потом я заговаривал с некоторыми мужчинами из тех, что мало-помалу собрались вокруг. Просил вызвать полицейского чиновника. Сам я не хотел отходить от трупа. Они мне не отвечали. Они рассматривали покалеченного. Они озвучили жуткую правду: что этот покойник уже не мужчина. Я все ждал чего-то, не выпуская из рук веревки, с помощью которой тащил наверх мертвеца. Солнце немилосердно палило. Мужчин становилось все больше. Дети тоже подбегали и издавали странные возгласы. Двух или трех женщин мужчины прогнали. Я чуть не окочурился от растерянности, стыда и тоски. Держался на ногах только потому, что не хотел оставлять труп. Это я твердо решил. Усвоил: эта смерть — мое дело. Потому и стоял там… сгорая от стыда, тоскуя, полностью отчужденный от себя, враг всем людям…

Столпившиеся выложили полицейскому всё, что они знали и чего не знали. И вскоре он тоже знал, что случилось, — лучше, чем все они, вместе взятые. Меня он только спросил:

— Что теперь?

Я удивился. Поскольку ждал, что он начнет сыпать командами, попытается отделить меня от трупа, — и был готов его словам воспротивиться. Я поэтому ответил с заминкой:

— В какую-нибудь больницу…

Я хотел выиграть время, переменить обстановку.

Я чувствовал: необходимые распоряжения мне будет легче отдать, когда мой мозг немного свыкнется с этим ужасом. Теперь же у меня в голове крутилась только уместная и неуместная ложь, нужная, чтобы удержать чиновника от тех мер, которые он мог бы принять. Я уже пожалел о своем высказывании. И поспешно добавил:

— Только не в английскую.

Английская больница находилась поблизости. Я бы добрался туда слишком быстро. Но чиновник задал новый вопрос:

— Деньги у вас есть?

Я кивнул. Сунул руку в карман. Вытащил одну купюру и протянул чиновнику. Он не взял.