Мальчик-менестрель - Арчибальд Кронин

Когда наконец в силу обстоятельств сольный концерт закончился, несмотря на желание слушателей, все, кто присутствовал в этой роскошной гостиной, включая нашего горячо любимого Сэма, встали, устроив Десмонду настоящую овацию и тем самым открыв для него свои сердца. Со времени покорения США великим Карузо Америка не слышала голоса, сравнимого с голосом великого маэстро, а может быть, и превосходящего его».

Ну и все в таком же духе, причем чем дальше, тем цветистее. Тем не менее я прочел буквально каждую строчку, и не могу не признаться, что по мере чтения на сердце становилось теплее и теплее. Безусловно, это целиком и полностью заслуга нашего маленького трубача, но ведь и я тоже помог ему выбраться из пропасти глухого отчаяния и безнадежности.

Тем временем поезд уже набрал приличную скорость. Я завернулся в плащ и, поставив ноги на противоположную полку, к счастью пустую, забылся беспокойным сном. Конечно, после роскоши «Супершефа» поездка на этом поезде была сущим наказанием. Но во мне сильна была мазохистская жилка: мне нравилось преодолевать трудности и препятствия. Молчаливые страдания были, с моей точки зрения, чем-то вроде прекрасного испытания на прочность.

На этом я заканчиваю описание своего путешествия на чикагском поезде. Хочу только добавить, что я благополучно пересел на нью-йоркский экспресс, доставивший меня на Пенсильванский вокзал как раз вовремя, чтобы я успел попасть на борт «Куин Мэри», чтобы в роскошной обстановке снова по достоинству оценить прелести путешествия со всеми удобствами.

Оказавшись в каюте, я первым делом принял горячую ванну. Затем попросил стюарда найти мне английские газеты. Он принес «Таймс», «Дейли телеграф» и «Дейли мейл». Именно то, что надо, поскольку только эти издания могли мне помочь мужественно выдержать критику моего последнего романа. Но в первую очередь мне, конечно, хотелось узнать, дошли ли слухи о Десмонде до Англии. И вот пожалуйста, на первой полосе «Дейли мейл» я увидел вполне сносную фотографию Десмонда и несколько озадачившую меня заметку следующего содержания:

«Молодой ирландский тенор Десмонд Фицджеральд, который при поддержке своего друга и покровителя писателя Алека Шеннона на прошлой неделе, как бомба, взорвал Голливуд, только что подписал контракт на главную роль в фильме „Молодой Карузо“, к съемкам которого кинокомпания „Парамаунт“ намерена приступить немедленно. Но есть одна маленькая загвоздка. По общему мнению, Фицджеральд поет лучше, чем Карузо!»

Хорошие новости, позволившие поставить наконец жирную точку в конце нашего совместного приключения. А уж Фрэнк Халтон постарается, чтобы контракт Десмонда, пользуясь выражением самого Фрэнка, был на бумаге с золотым обрезом, то есть стал бы для Десмонда золотым дном.

Я не захотел портить себе радостное настроение и решил не заглядывать на страницу с литературным обозрением. В приступе какой-то необъяснимой трусости я решил, что сначала займусь физическими упражнениями, а рецензии отложу на потом. Наветренная сторона прогулочной палубы оказалась практически пустой, дул свежий бриз, а потому было очень приятно пройтись быстрым шагом. Ни одно судно не было приспособлено для этого лучше, чем замечательная «Куин Мэри». Я, конечно, не могу поручиться за точность измерений, но прогулочная палуба «Куин Мэри» была длиной с футбольное поле. Когда я поравнялся со старшим стюардом, бросавшим в мою сторону любопытные взгляды, тот с улыбкой заметил:

— Мистер Шеннон, вы прекрасный скороход, сэр. Я запомнил вас еще по прошлому разу, когда два года назад вы плыли в Штаты. Мой помощник даже признался, что у него такое чувство, будто вы пешком дошли до Нью-Йорка.

— Просто я немного нервничаю, стюард.

— В жизни не видел человека в такой прекрасной форме, — рассмеялся он. — Между прочим, сэр, вам, вероятно, было бы небезынтересно прогуляться по палубе по левому борту.

— А что такое?

— Утро сегодня не слишком-то солнечное. И тем не менее там, на палубе, человек тридцать лежат в шезлонгах, и все как один читают одинаковую книгу. Почему бы вам не взглянуть?

Я пошел и действительно обнаружил, что стюард не ошибся. Тогда я пошел обратно, чтобы в одиночестве насладиться минутой, ради которой стоило предпринять столь утомительное путешествие.

Увидев улыбающегося стюарда, я грустно сказал:

— Черт возьми! Они уже начали потихоньку закрывать книги!

Потом я спустился вниз и, устроившись за своим любимым столиком, в гордом одиночестве со вкусом поел. Вернувшись в каюту, я неохотно потянулся за газетами. Неожиданно мое внимание привлекла заметка, заставившая меня напрочь забыть о литературных критиках:

«Две смерти в результате несчастного случая

на перевале Сен-Готтард.

Вчера рано утром итальянская чета — сеньор и сеньора Мунцио, — двигаясь через перевал Сен-Готтард в спортивной „Альфа-Ромео“, попали в автокатастрофу со смертельным исходом в результате внезапной снежной бури.

Сеньора Мунцио, пользовавшегося репутацией опытного, но рискового водителя, неоднократно предупреждали об опасности перевала и настоятельно советовали воспользоваться идущим по туннелю поездом. Но поскольку шлагбаум был поднят, сеньор Мунцио решил поспорить с непогодой. Оба тела уже удалось извлечь. Автомобиль восстановлению не подлежит».

VIII

Новости о головокружительной карьере Десмонда мы узнавали в основном из печатных изданий. За его первым фильмом «Молодой Карузо», имевшим оглушительный международный успех, тотчас же последовала не менее успешная голливудская интерпретация «Риголетто». Одновременно вышли грамзаписи с лучшими оперными ариями, ирландскими песнями и романсами, и голос Десмонда, передаваемый по радио, наполнил буквально каждый дом.

От самого Десмонда сведения, причем очень отрывочные, поступали крайне нерегулярно, в основном в виде нескольких торопливых фраз на почтовой открытке: «Много работаю, идут натурные съемки, все надоело» и «После трех пересъемок под юпитерами мир кажется таким темным. Я вымотан до предела, но полон решимости держаться до конца».

Я уж грешным делом решил, будто он забыл меня и все, что я для него сделал, когда в один прекрасный день, почти год спустя, в Меллингтон из Нью-Йорка был доставлен обитый металлом огромный ящик. Мы с Дугалом открыли ящик в сарае, и, развернув несчетное число слоев оберточной бумаги, я увидел потрясающую картину Дега «Apres le Bain»[59], относящуюся к позднему и лучшему периоду творчества художника, когда тот не жалел красок, чтобы передать всю прелесть обнаженной женской фигуры, грациозно выходящей из ванны и тянущейся к полотенцу, что держит служанка.

Мы молча смотрели на картину, которая даже Дугала не оставила равнодушным, не говоря уже обо мне. Я чувствовал, что от радости сердце бьется как сумасшедшее и вот-вот выпрыгнет из груди.

— Должно быть, стоит кучу денег, сэр, — наконец произнес Дугал.

— Целое состояние, Дугал. На самом деле ей нет цены. По крайней мере, мне она явно не по карману. И именно этой картины не хватало в моей коллекции.