Дневники. 1910–1923 - Франц Кафка

молчаливые прислужники делают все, чего от них ожидают, – подумал он. – Раз я думаю, что он незаметно наблюдает за мной, значит, он действительно делает это». И он еще раз, опять без приветствия, оглянулся на швейцара; тот повернулся лицом к улице и смотрел на покрытое облаками небо.

Я был в полнейшей растерянности. Еще минуту назад я знал, что надо делать. Шеф вытянутой рукой оттеснил меня к самой двери магазина. За обоими пультами стояли мои коллеги, мнимые друзья, с серыми лицами, погруженными в темноту, чтобы скрыть их выражение.

– Вон! – кричал шеф. – Вор! Вон! Я говорю: вон!

– Это неправда, – кричал я в сотый раз, – я не крал! Это ошибка или клевета! Не трогайте меня! Я буду жаловаться на вас! Существуют еще суды! Я не уйду! Пять лет я служил вам как сын, а теперь со мной обращаются как с вором. Я не крал, послушайте же, ради бога, я не крал.

– Ни слова больше, – сказал шеф. – Вы уволены!

Мы были уже у стеклянной двери, подмастерье, который выбежал раньше, торопливо раскрыл ее, ворвавшийся шум улицы, хотя и уединенной, четче довел до моего сознания положение дел, я остановился в дверях, упершись локтями в бедра, и спокойно, насколько это было возможно при перехваченном дыхании, сказал только:

– Я хочу взять свою шляпу.

– Можете забирать ее, – сказал шеф, сделал несколько шагов назад, взял у перегнувшегося через пульт приказчика Грасмана шляпу, хотел бросить ее мне, но не рассчитал направления, да и бросил слишком сильно, шляпа пролетела мимо меня и упала на мостовую.

– Теперь шляпа ваша, – сказал я и вышел на улицу. И вот я встал в растерянности. Я украл, вытянул из магазинной кассы купюру в пять гульденов, чтобы вечером пойти с Софией в театр. Она вовсе не хотела в театр, через три дня должны были выдать жалованье, и тогда у меня были бы свои деньги, к тому же кражу я осуществил нелепо, при свете дня, возле стеклянного окна конторы, за которым сидел шеф и смотрел на меня.

– Вор! – закричал он и выскочил из конторы.

– Я не крал, – было мое первое слово, но банкнота была в моей руке и касса стояла открытой.

Записи о путешествии сделал в другой тетради. Вещи, над которыми я начал работать, не удались. Я не сдаюсь, несмотря на бессонницу, головную боль, общую слабость. Но мне понадобилось собрать для этого все свои последние силы. Я пришел к выводу, что избегаю людей не затем, чтобы спокойно жить, а чтобы спокойно умереть. Но я буду обороняться. В моем распоряжении месяц без шефа.

30 июля. Устав служить в чужом предприятии, я открыл собственное маленькое бумажное дело. Поскольку средств у меня было мало, а оплатить почти все надо было наличными

Я искал совета, я не был упрямым. То было не упрямство, когда с судорожно перекошенным лицом и с пылающими щеками я смеялся про себя над тем, кто, не зная этого, давал мне какойнибудь совет. Это было напряженное внимание, готовность к восприятию, болезненное отсутствие упрямства.

Директор страхового общества «Прогресс» всегда был крайне недоволен своими служащими. Пожалуй, всякий директор недоволен своими служащими, разница между служащими и директорами слишком велика, чтобы ее могли выровнять одни лишь приказы директора и одно лишь послушание служащих. Только обоюдная ненависть приводит к выравниванию и придает законченность всему делу.

Банц, директор страхового общества «Прогресс», с сомнением смотрел на человека, который стоял перед его письменным столом и добивался места служителя. Время от времени он заглядывал в лежавшие перед ним документы претендента.

«Рост‑то у вас достаточный, – сказал он, – это видно, а вот чего вы стои`те? У нас служители должны уметь что‑то большее, чем лизать марки, как раз этого они у нас не обязаны уметь, ибо это у нас делают автоматы. У нас служители наполовину чиновники, они должны делать ответственную работу, чувствуете ли вы себя способным к этому? У вас странная форма головы. Какой покатый лоб. Странно. Где вы служили в последнее время? Что? Целый год не работали? Почему? Из-за воспаления легких? Так? Ну, это не очень выигрышно для вас, не правда ли? Нам, разумеется, нужны только здоровые люди. Прежде чем поступить к нам, вы должны обследоваться у врача. Вы уже выздоровели? Да? Конечно, это возможно. А погромче говорить вы можете? Вы действуете мне на нервы своим шепотом. По документам я вижу: вы женаты, у вас четверо детей. И целый год вы не работали? Ну знаете, милейший! Ваша жена прачка? Так. Ну да. Раз уж вы здесь, обследуетесь сразу у врача, служитель проводит вас к нему. Но из этого вы не должны заключать, что приняты, даже если свидетельство врача будет благоприятным. Совсем нет. Во всяком случае, вы получите письменное извещение. Чтобы быть откровенным, хочу сказать сразу: вы мне совсем не нравитесь. Нам нужны совсем другие служители. Но на всякий случай обследуйтесь. Ну идите же, идите. Просить бесполезно. Я не вправе заниматься благотворительностью. Вы согласны выполнять любую работу. Конечно. Всякий согласен. Это не заслуга. Это лишь свидетельствует, как невысоко вы себя цените. Ну, говорю в последний раз: идите и не задерживайте меня больше. Воистину достаточно».

Банцу пришлось стукнуть кулаком по столу, прежде чем человек позволил служителю вытащить его из директорского кабинета.

31 июля. У меня нет времени. Всеобщая мобилизация. К. и П. призваны. Теперь я получу в награду одиночество. Впрочем, едва ли это можно назвать наградой, одиночество – это наказание. Как бы то ни было, меня мало задело всеобщее бедствие, я исполнен решимости, как никогда. В послеобеденное время мне нужно будет находиться на фабрике, жить я буду не дома, так как к нам переселяется Э. с двумя детьми. Но писать буду, несмотря ни на что, во что бы то ни стало – это моя борьба за самосохранение.

1 августа. Проводил К. на вокзал. В канцелярии кругом родственники. Хочется поехать к Валли.

2 августа. Германия объявила России войну.

После обеда школа плавания.

3 августа. Один в квартире моей сестры. Она расположена ниже моей комнаты, да и улица боковая, поэтому хорошо слышна громкая болтовня соседей внизу у дверей. И насвистывание. В остальном же полнейшее одиночество. Желанная жена не открывает двери. Через месяц я должен был бы жениться. Мучительные слова: чего хотел, то и получил. Стоишь, больно прижатый к стене, боязливо опускаешь глаза, чтобы увидеть руку, прижимающую тебя, и с новой болью, заставляющей забыть прежнюю, видишь собственную искривленную руку –