Бескрылые птицы - Луи де Берньер

Он был к тому же отъявленным сквернословом. Спросишь его, где что-нибудь лежит, или где сейчас тот-то, он непременно ответит:

— У твоей мамки в манде.

Обычно произнесший подобное получает нож в горло, но Фикрет говорил это чрезвычайно дружелюбно, будто искренне хотел помочь, и потом, солдаты быстро перенимают друг у друга все самое плохое. «Мне похер, я из Пера» стало всеобщим девизом, хотя только Фикрет действительно жил в этом районе, и вскоре самые благочестивые из нас на вопрос, где что-нибудь лежит, отвечали: «У твоей мамки в манде». До сих пор ловлю себя за язык, чтобы так не ответить.

Фикрет любил прикидываться лентяем и увальнем, но когда приходилось что-нибудь делать, работал дотошно. Дело исполнял быстро, без всяких перекуров. В бою мы всегда находились рядом и приглядывали друг за другом. Не знаю, почему так вышло, никаких поводов для дружбы у нас не было.

Мы сошлись, когда он научил меня избавляться от вшей в одежде. Стираться часто не удавалось, но даже хорошая стирка вшей не убивала. Заметив, что я скребусь, Фикрет велел мне раздеться и не кочевряжиться, мол, со вшами не до этого. Мы сели на солнышке, и он показал, как выискивать насекомых в швах и давить ногтями. Во вшах Фикрет был докой, поскольку в Пера, по его словам, вошь — зверь номер один. Есть три разновидности вшей. Одни — подарок на память от шлюхи, другие водятся в голове, и тогда надо обриваться, а третьи кусают тебя подмышками, на ляжках и животе, ты скребешься и грязными ногтями вцарапываешь в кожу их испражнения, отчего и получаешь чесотку. Хуже, если ты волосатый, потому что они откладывают яйца на волосах. В Чанаккале у нас водились вши двух размеров и были серыми или белыми, если не багровели от выпитой крови. Когда мы отходили на отдых в тыл, от вшей старались избавиться все, кроме деревенских дуболомов, которые так с ними и ходили. Мы с Фикретом подружились, когда он взял мой китель и показал, как искать в швах с обеих сторон. До той поры я его избегал, потому что он говорил ужасные вещи, но такая забота о моих вшах дала понять, что Фикрет не совсем плохой человек.

Однажды на отдыхе ко мне подошел лейтенант Орхан и велел положить рубашку на муравейник поблизости. Не осмеливаясь возражать приказу, я сделал, как велено. Позже лейтенант вернулся, осторожно взял рубашку и стряхнул муравьев.

— Так я и думал, — сказал он, подавая мне рубаху. — Проверь-ка ее на вшивость, рядовой Абдул.

Вшей совсем не было. Оказалось, лейтенант наблюдал в бинокль за франками и подглядел этот фокус с муравейником. Не знаю, может, муравьи едят вшей, или убивают, или просто выгоняют, но советую всем солдатам, кто испробует этот способ, перед тем как натягивать рубашку, удостовериться, что муравьев нет, потому что они кусаются в сто раз больнее, чем вши. Еще советую никогда быстро не высовываться из-за бруствера, потому что резкое движение привлекает внимание. Всегда поднимайте голову как можно медленнее, хотя это требует большого хладнокровия. Совет снайперам: прицельной стрельбой можно разрушить пулеметное гнездо. Аккуратно кладете пули вертикальным стежком в крайние мешки с песком в основании позиции. Мешок разрывается надвое, песок высыпается, и гнездо внезапно обрушивается. Это, в общем-то, развлечение, поскольку ночью неприятель всегда позицию восстанавливает.

Однажды Фикрету пришла мысль: собрать наших вшей живьем в консервные банки и зашвырнуть франкам в траншеи. Это было возможно, потому что порой наши окопы разделяло не больше пяти шагов. Мы посмеялись, а потом услышали, как франки кричат «Эй, Абдул!», и банки прилетели обратно с дерьмом. Франки всегда называли нас Абдул, что мне было странно, поскольку это мое настоящее имя, а Каратавук только прозвище. Иногда они бросали шоколад, который я никогда раньше не пробовал, и он мне ужасно понравился, а мы в ответ кидали сласти, сигареты (наши гораздо лучше) и порой кишмиш. Бросая, мы кричали: «Хайди, Джонни!»[72]Франки ели твердые кругляшки из пресного теста, называвшиеся «бисквит», и такое мясо в банках под названием «тушенка». Через какое-то время они им объелись и стали кидать банки нам в траншеи. Раз банка угодила мне в голову, наградив здоровенным синяком. Мы открывали консервы штыками. Потом тушенка нам тоже надоела, потому что в жаркую погоду жир в банке тает и выливается слизью. Мы попросили лейтенанта Орхана написать записку по-французски, привязали к банке и кинули обратно. В записке говорилось: «Пожалуйста, не надо больше тушенки, а молоко давайте». Нам в окопах давали дробленую крупу, оливки и кусочек хлеба. Франкам везло, потому что к ним приезжали торговцы-греки и, не боясь рвущейся вокруг шрапнели, устанавливали на отмелях лотки. К нам торгаши приезжали очень редко, потому что у нас все равно не было денег. Эта торговля с франками многих заставила возненавидеть греков, мы были уверены, что большинство из них с оттоманских земель. Греки станут торговать с кем угодно, даже с убийцей собственной матери.

Народ бы удивился, проведай, что мы с франками перебрасываемся и минами, и гостинцами. Так получилось, потому что мы узнали наших врагов. Сначала мы вообще не брали пленных. Мы ненавидели франков, они — нас, и мы закалывали их штыками, ибо лишняя заслуга от убийства неверного облегчит дорогу в рай. Лейтенант Орхан приказывал не убивать пленных и раненых, ведь у них могла быть ценная информация, и потом, противник, знающий, что его все равно убьют, отнюдь не желает сдаваться в плен, но мы все равно убивали, когда лейтенант не видел или душило желание убивать.

А потом наступает время, когда пресыщаешься убийством, тебя от него уже тошнит и убивать лень. Смотришь врагу в глаза и больше не видишь неверного, в тебе уже нет ненависти. Ну, происходит такое, что все меняет.

Это случилось в самом начале войны, прошло не больше месяца. Дни становились жарче, а ночи стояли еще очень холодные. Противником у нас были франки, называвшиеся «австралийцы» и «новозеландцы». Эти высокие гордые парни сражались яростно, как и карлики гурхи; атакуя с отмели, они захватили крутой склон, и нам не удавалось выбить их из оврагов. Позже мы поняли, что лучший способ их разбить — позволить им наступать. Они все были крупные ребята — легкая мишень. Увлекшись, войска теряли голову и продвигались слишком далеко, а мы расчленяли их на группы и уничтожали. Оказалось, эти франки называют себя «анзак»[73], что нас весьма озадачило. Наступила жара, их солдаты воевали в одних ботинках и шортах; на загорелых телах красовались татуировки — изображения чудищ и полуголых женщин. У них был чудной боевой клич: «Имши ялла!»[74], мы думали, это «иншалла» на их языке.

Мы затеяли невообразимо крупное наступление. Нас было 40 ООО, атаковали на рассвете. В такой огромной куче одной пулей можно убить несколько человек. Наверное, многие не знают, что обычно пули прошивают тело навылет. Рядом со мной находился Фикрет, я его чуял. У франков было полно пулеметов, и они косили нас, как траву.