Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

Секретарь райкома кивнул:

— Верно! Кому ж и легко, как не мне!.. Ведь вот вы двое, ты и Римоци, по обе стороны от меня, — еще бы не легко мне!..

Мате глянул на него искоса.

— Это ты к чему?

— Да ни к чему… Просто говорю, что легко мне… А то что ж? Тяжело, что ли?

— Так ведь… — запнулся Мате. — Может, если все взвесить, то легче посмотреть прямо в глаза друг другу, так, чтоб не отводить их… Ни мне, ни тому, кто мне в глаза смотрит!

— Ну конечно! — сказал секретарь райкома. — Да ведь я только и делаю, что обоим вам в глаза гляжу и стараюсь так поступать, чтобы не приходилось мне отводить их.

Председатель сельсовета рассмеялся.

— Над чем это ты? — спросил секретарь райкома.

У председателя сельсовета вытянулась физиономия.

— Да нет… это я так… просто не такое это легкое дело!

11

17 часов.

Председатель сельсовета затворил дверь.

— Почему вы не поехали с товарищем секретарем?

— Он заедет за мной вечером.

— В «Кошут» поедете?

— Да.

— Что там, заседание правления будет?

— Да.

Он снова сел к столу и вытянул ноги.

— А, черт, — опять покрутил он головой.

Потом расстегнул рубаху и принялся почесывать грудь, время от времени хмыкая и посматривая на меня.

— Непростое дело политика, верно? — проговорил он, передернув плечами.

— Верно.

Я сидел напротив него, поодаль от стола, в сильно потертом кресле.

— Да-а, — проговорил он, — в словах товарища секретаря много правды…

— Конечно.

— Ему, вишь, легко живется… Ведь он не потому сказал так, что ему и вправду легко. Как раз наоборот: ох и трудно ему с такими разными людьми, как, скажем, этот Римоци и товарищ Мате. Один такой, другой этакий, а вожжи-то ему держать, да так, чтоб ни один не оторвался, не убежал!.. Что до Римоци, так он товарищу Чюрешу не подчиняется, но товарищ Чюреш хорошо его знает, потому что Римоци когда-то тут в хозяйстве работал под его началом. Словом, товарищ Чюреш знает его как облупленного — Римоци и сейчас секретаря нашего побаивается… Да-а, он прав, конечно!

— Разумеется.

— Но, с другой стороны, — посмотрел он на меня открыто, — если подумать хорошенько, так ведь и товарищ Мате во многом прав. Может, и не во всем, но есть и в его словах доля истины… Я не защищаю его вовсе, а просто говорю, как думаю.

— Понимаю.

Он весь так и подался вперед.

— Ведь что правда, то правда. Много поработал товарищ Мате в этом районе. Куда, бывало, ни пойдешь, будь то летом или зимой, везде с ним повстречаешься. Пахота идет — он всегда в поле, уборка — он у машины, и не только у нас — в каждом хозяйстве побывает. Смотришь на него и думаешь: да когда же он спит? Или ест когда? Словом, он свое отработал, уж этого у него не отнимешь! Когда ж ему было учиться? Да если бы все учиться ушли, кто б тогда кооператив создавал да и все остальное?

Он понизил голос:

— Вот и начинает человек задумываться: да в том ли беда, потому ли отстраняют его от работы в районе, что у него диплома нет?.. Бог знает, так ли это! А вот слыхал я, когда про Сталина рассказали на двадцатом съезде, тогда Мате этот будто бы не так высказывался, как следовало… Я-то сам не знаю… право, не знаю, так ли оно все было, а только разговоры шли об этом — и кто уж тут разберет, что правда, а что нет! Говорят, словом, что он и сейчас не изменился, что у него и другие претензии к съезду были, что не согласен он со съездом! Вот, мол, в чем дело, а не в дипломе вовсе. Диплом, мол, это просто так, предлог, что ли, чтобы отстранить его… вот оно как!

Он разжал пальцы и, глядя на раскрытую ладонь, продолжал:

— Ясное дело, это все только разговоры… Потому что товарищ секретарь правду сказал: в нынешней жизни, на нынешнем этапе развития кто не учится, но идет в ногу со временем, тот непременно отстает! Я и сам вот сейчас школу заканчиваю, последний класс остался… нелегко это, а надо, вот как товарищ секретарь здесь говорил. Но только, видно, высокая политика — не моего ума дело! Я так скажу: каждый пусть делает то, что ему положено, свой, как говорится, суп варит, да так, чтобы не оказался тот супец, когда подойдет время расхлебывать его, ни слишком холодным, ни слишком горячим — он ведь только тогда и хорош, когда горяч в меру, только тогда и идет человеку на пользу! Правильно говорю? Ведь, сказать по правде, не любят здесь, в деревне, товарища Мате. Да и в районе его терпеть не могут! Он прежде-то — я тогда одно время партсекретарем был — с людьми, словно с портянками, обращался. Говорю, как было! Приказывать он был мастер, а вот доброго слова от него никто не слыхал. Говорил я ему, мол, товарищ Мате, надо бы по-другому с людьми разговаривать, а он мне на это: это тебе не рождественские праздники! Что говорить, немало он дров наломал, лучше и не вспоминать, сколько вытерпели от него некоторые… Оно, конечно, и сам я был при всем этом, — куда ж денешься! — но я только и думал, как бы избавиться поскорей от своей должности. А тут как раз печень начала пошаливать, так я под этим предлогом и освободился от секретарства! Словом, немало натворил он такого, что не к лицу человеку, а уж коммунисту тем паче, — так нынче уж и официально говорят! Вот и сейчас скажу вам, как думаю, потому что многое понял за то время, пока секретарем был, да председателем кооператива, да сейчас вот сельсовета… Понял я, что идти надо всегда по самой середине тропки — тогда и не оступишься, и в беду не попадешь… — Он засмеялся. — Да только для этого, пожалуй, вот еще что нужно — прямо нужно идти-то!.. Да, так вернемся к Анталу Балогу… — продолжал он, закурив. — Когда мне рассказали, что он стрелял Йошке в окно, я сказал только: «Попридержите языки, не может этого быть!» — «Но ведь он стрелял!» — «Неправда!» — говорю. И если разобраться, правильно сказал, потому что я чему угодно поверил бы, — даже тому, что вообще никто не стрелял в Йошку! — но тому, что это сделал Анти Балог, не мог я поверить! А только люди твердили свое: «Он стрелял!»

Председатель сельсовета помахал перед собой рукой, разгоняя