Спокойный хаос - Сандро Веронези

— Вам что-нибудь известно о факте возмещения ущерба жертвам геноцида? — спрашивает он у меня. — Вы знаете, чем закончилась та история?

С другой стороны, откуда мне знать, в какой манере он обычно разговаривает?

— Мне кажется, что Швейцарии пришлось уплатить крупную сумму, — отвечаю я.

Штайнер снова устремил взгляд на коврик.

— Тысячу двести пятьдесят миллионов долларов. Но не Швейцарии, а швейцарским банкам, а это совсем другое дело. Всем известно, что я посвятил этому делу свою жизнь, когда банки согласились заплатить такую колоссальную сумму, меня и стали считать одним из главных действующих лиц, добившихся этой победы. Но все обстояло ровно наоборот. В этом деле я и потерпел поражение.

Он слегка трясет головой и по-прежнему смотрит в пол. Нет, кажется, что против меня он ничего не имеет, он даже почти не замечает мое присутствие, это меня и успокаивает, и еще больше сгущает покровы тайны его здесь появления.

— Видите ли, — между тем продолжает он свое повествование, — по происхождению я канадец, а не американец. Мои родители эмигрировали в Торонто, там-то я и появился на свет. Я канадский еврей. Став бизнесменом, я научился не придавать особого значения различиям подобного рода, но в вопросах совести это различие становится решающим: потому что у канадцев есть совесть, а у американцев — нет. Я потерпел поражение только потому, что у меня есть совесть…

Произнеся эту последнюю фразу, он снова поднимает на меня глаза, и его лицо сияет гордостью, даже молчание, последовавшее за его словами, не может ее погасить. В эту минуту рядом со мной сидит огромный, вдруг состарившийся парень, права была Иоланда, он очень похож на Марлона Брандо: такая же белоснежная грива, такой же нечеловеческий сплав животного магнетизма с телесной массой. И снова снег запорошил лобовое стекло, но у меня уже не возникает потребность расчистить его: возможно, инстинкт мне изменяет, но мой страх остаться закрытым с ним наедине в машине как рукой сняло.

— Восемь лет назад, — снова заговорил он, — Стюарт Эйзенштат, заместитель госсекретаря США, опубликовал от своего имени отчет, официально подтверждавший давно общеизвестные факты: в швейцарских банках продолжалось храниться золото и другие фонды, накопленные нацистами в результате мародерства и грабежей немецких евреев. Тот отчет стал окончательным приговором бакам: они не выплатили по счетам. Но когда я узнал, что сумма возмещения наследникам жертв нацизма, установленная в отчете, составляла тысячу двести пятьдесят миллионов долларов, я тут же почувствовал, что от нее несет дохлятиной: это была немыслимая цифра, она более чем в два раза превышала самые щедрые оценки, сделанные до него, и я понял, что большая часть тех денег обязательно осядет в карманах людей, которые к геноциду не имели никакого отношения.

Разве что только сейчас в его голосе стали вибрировать гневные нотки. Но меня это вовсе не касается, ведь ясно же, да?

— С другой стороны, США официально торговали золотом сомнительного происхождения, до тех пор пока объявление войны Германией не положило конец этому грязному делу, и многочисленные отчеты до и после знаменитого отчета Эйзенштата засвидетельствовали этот факт. Размеры суммы возмещения, стало быть, явно говорили о том, что американцы были намерены переложить и свою ответственность в этом деле на плечи швейцарских банков. А те, со своей стороны, сделали проверку своих счетов за все прошлые годы, в результате которой выяснилось, что средства на всех неактивных с конца Второй мировой войны счетах в швейцарских банках, которые могли принадлежать жертвам геноцида, составляли десять миллионов долларов; поэтому именно эту сумму они и предполагали предоставить в распоряжение. Понятно вам? Десять против тысячи двухсот пятидесяти миллионов. С одной стороны, сделав такое предложение, банки фактически отрицали факт, что десятки тысяч немецких евреев были ограблены, а потом уничтожены, а с другой стороны, требование американцев было не что иное, как боевой клич племени для спекулянтов, кроме того, что оно окончательно ликвидировало причастность американцев к исчезновению золота евреев. Сорок лет работы, и ради чего? Чтобы возместить убытки жертвам? Нет. Чтобы развязать новую войну, чтобы еще раз утвердилось право сильнейшего; и какой бы твердой ни казалась позиция швейцарцев, а они на самом деле проявили удивительную твердость, на этот раз сильнейшими оказались мы: с нами было правительство Соединенных Штатов, Израильское правительство, еврейские и международные ассоциации, магнаты, дипломаты, историки, звезды кино, не говоря уже о свободной прессе всего мира. В случае, если выводы из отчета Эйзенштата не будут приняты швейцарскими банками, у нас был уже заготовлен план тотального бойкотирования не только этих банков, но и любого швейцарского продукта: шоколада, молока, часов, словом, всего, что изготовлено в Швейцарии.

Он поковырял в носу. Молниеносное движение, не лишенное элегантности, надо сказать; этим он обязан, прежде всего, грациозности своей руки ювелира: и все же, в носу-то он поковырял. Потом тыльной стороной руки он потер подбородок, стараясь замаскировать свой жест, и сделал неопределенное движение рукой, но между указательным и большим пальцами у него-то все равно что-то зажато. Мне очень любопытно посмотреть, куда он это приклеит…

— Но не все были согласны с таким решением. И не только я один считал, что этот план был больше похож на шантаж, сводивший на нет все наши усилия возместить убытки жертвам геноцида. Я бы мог назвать вам поименно евреев, разделяющих мою точку зрения по этому вопросу, но, вероятно, эти имена вам ни о чем не говорят, хотя все они, израильтяне, канадцы, европейцы, очень влиятельные лица. Нас было меньшинство, конечно же, но этим меньшинством нельзя было пренебречь.

Опля, готово! Дело сделано: сбоку сиденья. Классика.

— Тогда-то я и решил лично взяться за это дело. Очередь дошла до меня. Мне удалось убедить правительство Израиля, что отчет Эйзенштата — это риск бесконечной легальной железной руки, и добиться получения мандата на переговоры.

Опять он ковыряет в носу. Нет, на этот раз он только его почесал.

— Было решено, если мне удастся получить четыреста миллионов, дело будет прекращено: эта цифра в сорок раз превышала ту, что нам предложили швейцарцы, и составляла только третью часть того, что требовали американцы. Нелегкая задача, но решаемая. В Швейцарии я пользовался определенным авторитетом, поскольку финансовая деятельность моей группы проходила через многие из тех банков. Кроме всего прочего, один джентльмен, которого сегодня, к сожалению, уже нет, был моим другом — Энрико Симончини, мне известно, однако, что вы знакомы с его дочерью…

Ну вот, приехали. Он поднимает глаза и пронизывает меня каким-то косым, жутким взглядом. А я уж было расслабился, и что еще хуже, я стал питать иллюзии, что он появился здесь без всякой причины, чудом, как явление Мадонны: а причина-то именно в этом, впрочем, в чем же еще могла быть причина, если не в этом. Его глазки пригвоздили меня на месте, и вдруг я почувствовал, что не могу даже пошевельнуться: я ослаб, обмяк, отяжелел; как будто в этот миг это он включил модальность Сакай. Что ему известно? Чего ему от меня надо?