Том 2. Учитель Гнус, или Конец одного тирана; В маленьком городе - Генрих Манн

— То-то, — говорил хозяин табачной лавки своему сыну Олиндо, — в жизни всяко бывает. С ней, брат, шутки плохи, имей в виду.

В их разговор вмешался старик Джоконди.

— Мне в Риме рассказывали один случай. У крестьянина…

— Молодцы! Браво, маэстро!

— Кому кофе, мороженого, лимонаду? Кому холодной анисовой воды?

— Выйдемте покурить на свежий воздух!

— Молодцы!

— Как председатель комитета я считаю своим долгом приветствовать артистов, — заявил адвокат Белотти.

Аптекарь мгновенно вытащил деревяшку из-под стула.

— Я тоже член комитета. Пошли. Кажется, перестали хлопать.

Дверь в занавесе пятый раз закрылась за капельмейстером и певцами. Флора Гарлинда поспешила вырвать у него свою руку.

— Покорно благодарю, — яростно прошипела она, — За что? — спросил он, густо покраснев, но с той же дурацкой улыбкой, с какой выходил к публике.

— Вы еще спрашиваете?

Примадонна подбоченилась и выпятила грудь. Ее обнаженная шея вся пошла пятнами, лицо вытянулось от ненависти и злобы.

— Мне, разумеется, известно, что вы круглый невежда. От близких друзей, которые знают ваше прошлое, я слышала, что консерватории вы и в глаза не видали. Или скажете, это неправда, маэстро?

Он отступил, побледнев.

— И все же вам не мешало бы знать, что при таких овациях, какие устроили мне, арию повторяют!

— Мы и повторили дуэт, — возразил он, хрустя пальцами.

— Не притворяйтесь ребенком! Что мне в овациях, которые приходится делить с другим! Нелло тут ни при чем.

— Как? Что такое? — спросил молодой человек, не отрываясь от глазка в занавесе.

— Ничего! Видно, он для вас слишком ничтожный соперник, если его арию вы повторяете, а мою боитесь.

— Но ведь я и свое интермеццо не стал играть на бис.

— Потому что его все равно никто не слушал. Что ж, спасибо! Хорошо уже и то, что я вас узнала. А теперь придется вам узнать меня.

Она убежала. Дверь уборной с шумом захлопнулась за ней. Гадди и кавальере Джордано прошли, пожимая плечами, мимо оторопевшего капельмейстера.

— В конце концов она права… Надо понимать, что такое искусство… Не мешало б быть догадливее, маэстро.

— Я на ее месте поступила бы так же, — сказала Италия, величественно обмахиваясь веером.

Капельмейстер воздел руки к небу:

— Но ведь никому из вас, господа, не угрожает опасность петь на бис!

— Если вы о нас такого мнения, нам нечего здесь делать.

— Очень неосторожное замечание, маэстро, — презрительно рассмеялась Италия.

А старый тенор:

— Конечно, я щадил себя, но ведь это мое право, не так ли? Когда у тебя в каждом действии другая партия…

— Что там такое?

Баритон бросился на шум за сценой.

— Кого я вижу — господин адвокат?

— Я говорил ему, — оправдывался сторож, — что на сцену входить запрещено.

— Но я, как председатель комитета, — заохал адвокат, поднимаясь с земли и подбирая свой растерзанный букет. — Синьорина Флора Гарлинда, видимо, меня не узнала.

— Или не пожелала узнать, — сказал Гадди. — Она, кажется, в дурном настроении.

Аптекарь взял букет у адвоката.

— Я говорил тебе, адвокат, цветы надобно отдать синьорине Италии, — сказал он.

— Ах, это вы, господа, — обратился к ним супрефект, входя за кулисы вместе с откупщиком. — Я вижу, и вы явились почтить искусство. А нельзя ли увидеть примадонну?

— Еще бы — такая великая честь, — расшаркался адвокат. — Она и меня только что удостоила…

Тут дверь отворилась, и с порога засверкала ослепительная улыбка примадонны.

— Господин префект, — и она склонилась в глубоком реверансе. — Надеюсь, ваше превосходительство простит мне это неглиже. Я счастлива вас приветствовать.

— Господин адвокат… — она сунула ему руку для поцелуя, и он не замедлил воспользоваться этой милостью, — кажется, произошло маленькое недоразумение? Но вы, конечно, понимаете, как взвинчены нервы у бедной дебютантки. Поверьте, мне слишком дорога ваша похвала… И ваши цветы, — добавила она с плутовской улыбкой.

Синьор Фьорио готовился выразить артистке свое глубокое восхищение.

— Они немного пострадали, — промямлил адвокат.

Но она уже протянула к ним руку…

— Неважно, я знаю, что это подарок друга. — И она вырвала букет из рук аптекаря.

— Я рад малейшей возможности быть полезным восходящей звезде, чей многообещающий дебют я сегодня имел счастье видеть… — начал супрефект.

— Благодарю вас, сударь… К сожалению, я не могу попросить вас присесть, мне нужно еще переодеться.

Синьор Фьорио с поклоном ретировался. Адвокат хотел последовать за ним, но у выхода на сцену ему загородили дорогу двое рабочих. Все кричали, все сломя голову бегали взад и вперед, так что он не знал куда деваться; а тут еще его чуть не ударила по голове кулиса, которую как раз внесли на сцену. К счастью, Флора Гарлинда оттащила его в сторону. Адвокат до смерти перепугался.

— Вы спасли мне жизнь! Как мне отблагодарить вас?

— Отомстите за меня, милый друг! Вы, очевидно, будете писать рецензию для «Народного колокола». Разоблачите же происки маэстро, который всячески оттирает меня, заклеймите всю его гнусную низость!

— С удовольствием, — ответил тот, — то есть я хочу сказать, рад служить вам. Но, конечно же, и заслуги маэстро не должны…

— Господин адвокат! — Она отступила на шаг. — Я отнюдь не хочу, чтобы вы писали что-то против собственных убеждений. Если вы его похвалите, я буду знать, что вы с ним заодно против меня. В таком случае нам не о чем больше говорить. — И так как он с горячностью стал уверять ее в противном: — Но, может быть, я заблуждаюсь? Неужели передо мной, наконец, человек, который, в противоположность другим, не побоится принести жертву на алтарь справедливости? Он, конечно, возненавидит вас — ведь маэстро отчаянный интриган. Но мне стало известно, и я могу доказать это, что он совсем не то, за что выдает себя, он никогда не учился в консерватории. И вам действительно не нужно другой награды, кроме сознания, что вы пришли на помощь женщине и восстановили справедливость?

Адвокат приосанился и ударил себя в грудь.

— Увы, то, что я узнала на опыте, мешает мне этому верить, — сказала примадонна, раздумчиво качая головой, и застенчивая кротость этого лица положительно заворожила его. Ее синие затуманенные глаза казались глазами ребенка. — У меня нет ничего, кроме моего искусства, — добавила она, и в голосе ее зазвучала гордость.

Потрясенный адвокат схватил ее маленькую ручку.

— Синьорина Флора Гарлинда, никто лучше меня не знает, каково это — сражаться за великое дело, полагаясь единственно на собственную доблесть, лишь для того, чтобы в минуту усталости оказаться жертвой злокозненных интриг и малодушных шатаний в народе… Но истинное величие познается в минуты поражения! Родственные судьбы делают нас союзниками. Рассчитывайте на меня, синьорина Флора Гарлинда!

Он склонился перед ней и, отступая, все еще прижимал