Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

главная опасность таится в этом бородатом русском батыре, решил подпортить ему коня - ударом шок-пара в висок. Буланчик на землю не пал, но в дальнейшем все заметней убавлял в своей прыти. Итак, выдворив иргизбаев за гряду холмистого пригорья, задав им страху, Шодыр и Абылгазы вернулись в аул.

К их возвращению в ауле уже были пойманы и привязаны все вражеские кони, носившиеся без седоков. Самих же налетчиков, кое-как пришедших в себя, Базаралы приказал по юртам не разбирать, а выгнать их из аула и пешком отправить восвояси.

У жатаков раненых также оказалось немало. Домочадцы перевязали им раны, утешили лаской и дали покой.

Сегодняшняя схватка показала обездоленным людям, что их объединенная ярость страшна для наглых владетелей степи. Конечно, жатакам помогли устоять перед богатыми мырзами русские переселенцы, такие же бедняки и люди труда. Но как бы там ни было, в руках у них осталось больше тридцати отборных коней, которые вполне могут возместить нанесенный земледельцам урон. Своим произволом богатые иргизбаи возвели вину и долг перед жатаками, долг же платежом красен. Накоротке обговорив, Даркембай, Базаралы, Абылгазы стали успокаивать людей, вселяя уверенность в полной своей правоте перед всеми законами - царскими и степными.

- А если у кого голова разбита - не беда, сохранилась бы только эта голова под шапкой. Вот и моя старая голова разбита. Но ведь жив остался! И вы не робейте! Крепитесь, жатаки! Впереди еще немало схваток!

Даркембай обошел все три слободы большого жатакского аула, призывая в будущем действовать столь же сплоченно, как и сегодня.

В двух-трех юртах варили мясо и угощали русских друзей. Апанасу, Шодыру, Дарье, Фекле и всем, кто помог отбиться от безжалостного и жестокого нападения богатых иргизбаев, выражали благодарность и стар, и млад. Во всех домах было много смеху, живых воспоминаний о недавних событиях. Особенно много было смеха, восторгов по тому случаю, как дюжая Фекла отпинала верткого Мака.

- Его пинают в голову, а он вопит со страху: «Чего это она никак не отцепится от меня!» - веселились женщины.

Весь этот день от изгнанных противников не было ни слуху ни духу. Апанас и Базаралы, переговорив, составили бумаги - свидетельские показания о потраве. Подробно расписали о площади посевов, об их урожайности, о том, как они были растоптаны и потравлены тысячными табунами байских аулов.

Были перечислены поименно все десять баев, кому принадлежали табуны. После чего было подробно описано, как после потравы, в отместку за задержанных на потраве лошадей, их хозяева устроили разбойное нападение на аул земледельцев. Посторонние люди, проезжие переселенцы, ставшие невольными свидетелями, от своего имени написали «приговор» Семипалатинскому уездному начальству обо всем увиденном.

Под свидетельством подписались все мужчины и женщины из переселенческого обоза. Составленные в двух экземплярах, документы были вручены жатакам, и Апанас наказал, чтобы один экземпляр был отправлен в город, а второй они держали при себе.

Наконец, сказав, что им уже больше задерживаться негоже, переселенцы стали готовиться в путь. Получивший кровавые раны в голову, Канбак все равно не отказался проводить обоз.

На проводы обоза к колодцу Тайлакпая пришли люди со всего аула. Прощание было шумным, трогательным. Всем не хотелось расставаться. Благодарности с обеих сторон не переставали звучать.

Только в сумерках тронулся обоз.

Хорошо понимая, что байские аулы не пощадят их, не оставят в покое, земледельцы-жатаки собрали всеобщий сход и на нем приняли два решения. Первое - написать «приговор» о потраве и нападении и отправить его вместе со свидетельством русских переселенцев в Семипалатинск. С бумагами ночью должен был выехать расторопный джигит по имени Серкеш, у которого в городе были хорошие знакомые, знавшие нужных людей.

Следующим решением было - Даркембаю и Абылгазы немедленно ехать к Абаю, из первых уст сообщить ему обо всем, что случилось.

Послав гонцов в две разные стороны, аул стал ждать.

Когда Даркембай и его спутник добрались до аула Абая, у того в доме еще не садились за вечернюю трапезу. В гостях очага Айгерим находились трое - Абай, Магаш, Дармен. После того, как прозвучал салем с обеих сторон, Айгерим велела развернуть дастархан и подать кумыс.

Для полной уверенности Абай послал на поля жатаков Мага-вью и Дармена. Они должны были точно определить размеры нанесенного ущерба, обойдя все двадцать делянок. И обнаружили: на всех участках хлеб потравлен, пшеница повалена, колосья втоптаны копытами в землю. Зерно на всех полях собрать уже было невозможно. К тому же, хлеб был потравлен еще недозрелый. Джигиты вернулись и доложили Абаю:

- Уничтожено все подчистую.

Перед их поездкой Абай наказывал джигитам: к жатакам не заходить. Надо было оставаться в стороне, чтобы при разбирательстве со стороны властей не было обвинений в сговоре и предвзятости от свидетелей. Именно на позициях стороннего свидетеля и решил держаться Абай.

Когда Магаш и Дармен, вернувшись, подробно рассказали об увиденном, Абаю стало невыносимо тяжело. С острой горечью еще раз он ощутил отсутствие рядом Оспана. Сидя в унынии и молчании, Абай тяжко вздыхал и вспоминал покойного брата: «Он был моей силой, моей несокрушимой опорой. Порою в гневе бывал безрассудным, сам не знал, что творил. Но ему бы сейчас ничего не стоило приволочь сюда этих подлых мырз и для начала выпороть их плетями. Да так выпороть, чтобы мерзавцы запомнили это на всю оставшуюся жизнь. Он бы сказал: «Со зверями надо и поступать по-зверски». И в данном случае был бы совершенно прав.

А я, печальник народа, увы, стою все там же, откуда начинал свою жизнь. Сражаюсь со злом, а оно, словно семиглавый дракон: срублю одну голову, на ее месте тут же вырастает другая. Куда, куда ведет меня моя одинокая дорога? Будет ли конец моим мучениям? Неужели в подобном тяжелом бреду и пройдет вся моя жизнь? И не распознанной уйдет, отлетит какая-то главная мечта? А что мой народ? Избавлюсь ли я когда-нибудь от стыда за его слабость? До каких пор будет давить меня, подкатив комом к горлу, эта боль? Кто снимет с моего сердца камень, от которого я изнемогаю?»

Заметив особенно угнетенное состояние отца, Абиш под вечер намеренно пришел к нему один, чтобы говорить наедине. Оказалось, и Абай его ждал.

- Отец, на этот раз те, что совершили злое дело, все принадлежат к нашему роду. Вам стыдно и вы мучаетесь, что зло исходит от вашего старшего брата. И вы все переживаете молча в своем сердце... Но я, отец, хочу вам сказать вот что... - Абиш умолк, и отец, медленно