Твари - Михаил Вершовский

— Ну вот и славно.

Чайник вскоре закипел. Они сидели, помешивая ложками горячий напиток, и молчали. Наговицына первой нарушила тишину.

— Сергей Михайлович, я все-таки еще раз хотела бы понять: почему для вас все это так важно?

Телешов смутился.

— Я ведь говорил, Алина Витальевна… Школа — моя школа — буквально в пяти минутах от того места, где все произошло. Если это и впрямь то, о чем мы думаем…

— Я пока предпочитаю ничего не думать, — перебила его Наговицына.

— И даже не предполагать?

— Предположения есть. Не слишком, впрочем, реалистичные. Но не будем пока о них. Вы все-таки не вполне ответили на мой вопрос. Ведь о результатах — если мы каких-то результатов добьемся — я могла бы вам сообщить и по телефону.

Сергей помолчал, прежде чем решился ответить.

— Штука в том, что… Не знаю почему, но я чувствую во всей этой истории какую-то необычную и страшную подоплеку… — Он снова помолчал и неожиданно для себя сердито выпалил: — Ну а уж если хотите проще, то вот вам проще: меня все это пугает. Лично меня. Я, знаете ли, там и живу, и работаю. Не думаю, что смогу сидеть сейчас дома или бродить по улицам, идти в магазин за продуктами или просто с кем-то болтать…

Алина кивнула.

— Понятно. Развивать мысль не надо. Простите, что задала этот не очень тактичный вопрос.

Они допили кофе. Алина встала и пошла к коробке с перчатками, потом повернулась к Телешову.

— Вы как предпочитаете? Перебрасываться время от времени фразой-другой? Сидеть молча? Слушать музыку?

Сергей пожал плечами.

— Я в гостях.

— Тем более выбор за гостем.

— А как вы обычно работаете, когда гостей нет?

Наговицына рассмеялась.

— Придется показать. Вы как к року относитесь?

— Если не на всю катушку, — осторожно произнес Телешов.

— Понятно. Поставим что-нибудь помягче.

Музыка действительно оказалась достаточно приятной. Алина принялась за работу, расставляя приборы и бюретки для титрования, зажигая спиртовки, балансируя аналитические весы. Ритмичные мелодии с диска сменялись медленными балладами, и Сергей, плохо и мало спавший накануне, уютно расслабился в кресле. Одновременно он с удовольствием наблюдал за Наговицыной. Работала она красиво, не делая никаких лишних движений — казалось, ее действия до деталей были расписаны по какому-то сценарию, где учтено было все: каждый жест, каждый шаг, каждый взгляд. Телешов хотел заставить себя думать, что именно это доставляет ему удовольствие смотреть на Алину. Однако обмануть себя не очень-то получалось. Да, работала она красиво — но куда же было деться от того простого факта, что красива была и она сама… А красивая женщина — всегда проблема. Любая женщина — проблема, подумал Сергей. Но красивая — в особенности. Так лучше грымза? Нет, лучше не грымза. Лучше вот так, хоть часик-другой: сидеть, молчать и смотреть на эту изящную, красивую и артистично двигавшуюся женщину.

«Айва» умолкла — компакт-диск закончился. Наговицына повернулась к Сергею.

— Ну как? Не добила еще музыка?

— Что вы, — Сергей выпрямился в кресле. — Прекрасная музыка.

— Тогда поставлю еще что-нибудь в этом же роде. Работа по-хорошему только начинается.

Она подошла к полке с дисками, прошлась взглядом по надписям на корешках, выбрала один.

— Вы ведь курите, верно?

Телешов кивнул.

— В самой лаборатории, к сожалению, нельзя, но на лестничной клетке — пожалуйста.

— Спасибо, но пока не буду. Не тянет. — Он едва удержался, чтобы не сказать «да и врачи не разрешают». Эта информация ей совершенно ни к чему.

Время шло. Музыка играла, Наговицына работала, но что-то в ней изменилось. Движения стали более медленными, она по нескольку раз подходила к микроскопу, словно перепроверяя себя, снова и снова проделывала, казалось, один и тот же опыт. Лицо ее сейчас выражало озабоченность. Сергею очень хотелось спросить, в чем все-таки дело, но он не хотел вмешиваться в ход ее мыслей или действий.

Очередной диск закончился, но Алина Витальевна никак не среагировала на это, не отрывая взгляда от бюретки для титрования. Потом она подошла к аналитическим весам, на которых взвешивала то, что оставалось от выпаривания каких-то одной ей известных растворов, долго и задумчиво смотрела на подсвеченную шкалу. Встала, вернулась к своему блокноту и стала медленно листать страницу за страницей. Потом прошла к креслу и молча села с отсутствующим, устремленным куда-то вдаль взглядом. Молчал и Сергей.

— Состав яда у змей разных пород отличается в зависимости от того, каков способ охоты и нападения этих змей, — негромко проговорила Наговицына.

Телешов почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Он знал, что рано или поздно речь зайдет именно об этом — о змеях, но в глубине души все-таки надеялся, что причиной смерти Ромео окажется что-то другое.

— В принципе в любом змеином яде есть все три основных компонента, — она говорила задумчиво, как бы для себя, и потому все, что она говорила, не напоминало лекцию, несмотря на то, что все эти вещи ей были прекрасно известны, а, значит, предназначалась информация для Телешова. — Все три. Нейротоксины, гемотоксины и миотоксины. — Она выдержала паузу. — Вам знакомы эти термины?

Он молча помотал головой.

— Нейротоксины поражают кору головного мозга и центральную нервную систему.

— Гемотоксины, очевидно, кровь?

— Совершенно верно. Разрушение внутренних органов через яд в крови. Образование тромбов. И, наконец, миотоксины — яды, разрушающие мышцы жертвы. Все три составляющие в яде любой змеи — ядовитой змеи, естественно — присутствуют. — Алина снова помолчала, задумчиво глядя вдаль. — Но в очень, очень разных пропорциях.

Она повернулась к Сергею.

— Яд кобры, скажем, в основном нейротоксичен. Угнетается кора головного мозга, центральная нервная система, наступает сонливость, сбои дыхания и… смерть. Печально известная картина. Яд гадюк — здесь главный компонент гемотоксин. Разрушаются кровяные тельца, появляется внутреннее кровотечение и так далее. Но есть еще и так называемые ямкоголовые змеи. Пик эволюции всей этой ползучей братии. Они вам знакомы хотя бы понаслышке — гремучие змеи. Наука считает, что кроталотоксин — я имею в виду яд гремучников — содержит в основном гемотоксины. Это называется классической собачьей чушью.

Последние слова Алина произнесла с неприкрытой издевкой, а ее грозно сдвинутые брови заставили Телешова вспомнить прозвище, которым наделили ее коллеги.

— Классической собачьей чушью, потому что уж с кем другим, а с гремучими змеями я очень близко знакома. Я с ними на «ты». На короткой ноге. — Она, слегка нагнувшись, похлопала себя по левой голени. — Эта метафора однажды едва не стала обыденным и неприятным фактом.