Предсказание - Дин Кунц

Грохот выстрела оказался не таким громким, как я ожидал.

Почему-то я сразу подумал о том, что в кино используют не настоящие, а холостые патроны и звук, соответственно, накладывают на «картинку» уже после съемок.

И я чуть не огляделся в поисках камер, съемочной группы. Стрелявший был красив, как кинозвезда, выстрел прозвучал негромко, ни у кого не могло быть никаких причин убивать такого милейшего человека, как Лайонел Дейвис, из этого следовало, что увиденное мною — часть некоего сценария, а отснятый фильм выйдет на экраны где-нибудь летом следующего года.

— Сколько мух ты проглатываешь ежедневно, стоя с отвисшей челюстью? — спросил убийца. — Ты хоть когда-нибудь закрываешь рот?

Похоже, я его забавлял, про Лайонела он уже забыл, словно убийство библиотекарей давно вошло у него в привычку и он не видел в этом ничего необычного. Об угрызениях совести я уж не говорю.

Я услыхал свой голос, звенящий от злости:

— Что он вам сделал?

— Кто?

Хотя вы можете подумать, что недоумение, прозвучавшее в его голосе, было картинным, эдакой бравадой, посредством которой он хотел произвести на меня впечатление собственной жестокостью, уверяю вас, ничего такого не было и в помине. Я сразу понял, что он не связывает мой вопрос с человеком, которого только что убил.

Слово «безумный» характеризовало этого красавца далеко не полностью, но могло послужить отправной точкой для создания его словесного портрета.

Удивленный тем, что страха в моем голосе нет, а вот злости определенно прибавляется, я уточнил:

— Лайонела. Он был хороший человек. Добрый.

— А-а, ты про этого.

— Лайонела Дейвиса. У него были имя и фамилия, знаете ли. А также жизнь, друзья, он был личностью.

Недоумения на лице незнакомца прибавилось, улыбка как-то потускнела.

— Но ведь он был всего лишь библиотекарь?

— Ты — свихнувшийся сукин сын.

Улыбка застыла, лицо побледнело, даже закаменело, вдруг превратившись в гипсовую маску смерти Он поднял пистолет, нацелил его мне в грудь и со всей серьезностью заявил:

— Не смей оскорблять мою мать.

Обида, которую вызвали мои слова, столь не вязалась с безразличием, выказанным к жертве, что я нашел ситуацию крайне забавной. Но если бы с моих губ сорвался смешок, этот незнакомец точно меня бы пристрелил.

Глядя на наставленный на меня пистолет, я почувствовал, как страх входит в чертоги моего сознания, но не отдал ему ключи от всех комнат.

Чуть раньше, на улице, мысль о снайпере парализовала меня. Теперь я понимал, что боялся вовсе не снайпера, засевшего то ли на крыше, то ли в окне верхнего этажа. Я пришел в ужас, потому что не знал, снайпер ли действительно ловит меня в перекрестье оптического прицела или смертельная угроза исходит откуда-то еще. Если опасность только чувствуется, но нет возможности определить, откуда она исходит, тогда начинаешь бояться всех и вся. Мир становится враждебным от горизонта до горизонта.

Страх перед неизвестным едва ли не самый сильный из страхов, и устоять перед ним зачастую невозможно.

А вот теперь я идентифицировал своего врага. И хотя он мог быть социопатом, способным на любую жестокость, я почувствовал некоторое облегчение, потому что теперь знал его в лицо. Бесчисленные угрозы, которые наводняли мое воображение, растаяли как дым, замещенные одной реальной опасностью.

Его закаменевшее лицо смягчилось Он опустил пистолет.