Призраки Бреслау - Марек Краевский

– Ты чего-то хотел от меня, Фредерик? – очень мягко спросила баронесса.

– Да, госпожа. – Фридрих глянул на маленькую Луизу фон Бокенхайм-унд-Билау, за которой, раскинув руки, гналась гувернантка, крича с сильным английским акцентом: «Не бегай так быстро, маленькая баронесса, а то вспотеешь!» – Я не хотел вам мешать, госпожа, когда вы любовались малышкой. Ну чисто живое серебро…

– Ты не слышал моего вопроса, Фредерик? – осведомилась баронесса еще мягче.

– Вас зовут к телефону, – сообщил Фридрих. – Тот самый человек, который несколько минут назад велел передать вам эту странную визитную карточку.

– Никогда не употребляй слов вроде «странная», – зашипела баронесса. – Комментарии в твои обязанности не входят.

– Слушаюсь, госпожа. – Фридрих поклонился. Уже как-то меньше верилось в его готовность жертвовать жизнью за хозяйку. – Что мне сказать тому господину?

– Я сама поговорю с ним. – Матильда извинилась перед собеседницами и поплыла по саду, щедро раздавая улыбки. Самая сердечная досталась мужу, барону Рюдигеру II фон Бокенхайм-унд-Билау.

Поднимаясь по лестнице, баронесса еще раз посмотрела на визитку с надписью «Verte!».[31]На обороте было нацарапано: «Насчет извозчиков и кучеров». Улыбка исчезла с лица Матильды.

Баронесса прошла в свой будуар и взяла трубку.

– Не представляюсь, – прохрипел мужской голос. – Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечать как на духу. Иначе господину барону станет известна тайная жизнь супруги… Что молчите?

– Ты мне еще не задал ни одного вопроса. – Баронесса взяла из хрустальной папиросницы сигарету и закурила.

– Сообщите адреса мужчин, которые сопровождают вас после вечеров в гостинице «Венгерский король». Этих ряженых – один кучером, другой извозчиком. Меня интересуют только те, кто одет матросом…

– Любитель матросиков, да? – засверкал переливами негромкий смех баронессы. – Хочешь, чтобы тебя поимели, а? – Матильду возбуждала вульгарность. Ей хотелось, чтобы хриплый голос начал произносить неприличные слова. Мат, мат и запах дешевого табака…

– Ну-ка, ну-ка, старая шлюха, выкладывай, что тебе известно? Или мне поговорить с господином бароном? – В голосе мужчины зазвучала новая нота.

– Ты с ним уже говоришь, – ответила баронесса. – Милый, скажи несколько слов грязному шантажисту!

– Говорит барон Рюдигер Второй фон Бокенхайм-унд-Билау, – произнес в трубке низкий голос. – Не смейте шантажировать мою жену, подлец. Вы за это поплатитесь. – После чего барон положил трубку, покинул свой кабинет и направился в сад. У выхода из дома он наткнулся на жену, поцеловал ее в лоб. – Пора прощаться с гостями, мое солнышко, – произнес Рюдигер П.

Баронесса Матильда фон Бокенхайм-унд-Билау сидела в будуаре за небольшим бюро и писала предупреждение приятельнице, Лауре фон Шайтлер, с которой они часто бывали в «Венгерском короле». Дворянский герб Лауры, как и Матильды, был самой первой свежести. Написав несколько фраз, баронесса надушила письмо, вложила в конверт, дернула за звонок и в ожидании камердинера уселась перед зеркалом, втирая в алебастровую кожу крем, купленный вчера у Хоппе в «Доме красоты» за астрономическую сумму в триста марок. Раздался стук в дверь.

– Антрэ! – громко сказала баронесса, втирая крем в пышную грудь.

В зеркале появились две руки. Одна – шершавая и мозолистая – зажала ей рот, другая рванула за волосы. Голову пронзила невыносимая боль. Еще рывок – и Матильда оказалась на спине на софе, а рыжеволосый мужчина – на ней, упираясь коленями в плечи. Не отрывая ладони ото рта дамы, рыжеволосый с размаху влепил баронессе пощечину.

– Тихо! А то еще получишь!

Баронесса фон Бокенхайм-унд-Билау попыталась кивнуть. Рыжеволосый понял ее правильно.

– Адрес матросов, – услышала Матильда. По телефону с ней говорил явно другой человек. – Мужских шлюх, переодетых матросами. Ну!

– Альфред Зорг, – прошептала Матильда. – Так зовут моего матроса, я тебе дам его номер телефона. Он приводит и других мужчин.

Рыжеволосый издал короткое сопение и с явным сожалением слез с баронессы. Встав с софы, та написала номер телефона и побрызгала листок бумаги духами. Громила вырвал листок у нее из рук, открыл окно, спрыгнул на газон и перескочил через забор. Раздался шум отъезжающего автомобиля. Баронесса еще раз дернула за пунцовый шнурок звонка, села перед зеркалом и покрыла ладони толстым слоем крема.

– Это ведь ты его впустил, Фредерик, – мягко сказала она, когда камердинер явился. – С завтрашнего дня не хочу тебя видеть в моем доме.

– Не понимаю, о чем вы изволите говорить, госпожа. – В звучном голосе Фридриха слышалась тревога.

Повернувшись к слуге, баронесса глубоко заглянула ему в глаза.

– Ты можешь сохранить место, Фредерик. Даю тебе последний шанс.

Матильда принялась расчесывать волосы. Фридрих стоял рядом в напряженной позе.

– Я весь внимание, госпожа. – Тревоги в голосе камердинера прибавилось.

– Ты потеряешь место… – госпожа, улыбнувшись своему отражению в зеркале, порвала на кусочки письмо к баронессе фон Шайтлер, – если до утра не приведешь ко мне этого рыжего монстра.

В пивной «Под тремя коронами» на Купфершмидештрассе, 5/6, стоял тяжелый дух – смесь табачного дыма, шкварок, горелого лука и пота. Столбы дыма подпирали сводчатый потолок, псевдороманские окна, выходящие в глухой двор, помутнели от дождя. Дверь то и дело хлопала, но свежее от этого не становилось. Новые клиенты валили валом, а вот уходить никто не торопился. Попробуй уйди – сразу сочтут предателем. В пивной «Под тремя коронами» проходило собрание бреславльского подразделения Добровольческого корпуса.

У входа в зал, в удушливых потемках, стояли Мок и Смолор. Публика за массивными столами наливалась пивом, стучала кружками, щелкала пальцами, подзывая официанта, и, как ни странно, старалась поменьше шуметь. Головные уборы у мужчин были разные – и опытный полицейский взгляд сразу мог определить общественное положение или воинские заслуги. В полотняных фуражках с лакированным козырьком или в клеенчатых жокейках сидели рабочие. Нередко на них были еще и рубахи без воротничков с закатанными рукавами. Мелкие купцы, рестораторы и чиновники держались несколько особняком. Их отличительным знаком были котелки и жесткие воротнички, часто не первой свежести. Эти пили меньше, зато дымили как паровозы. Третью, самую многочисленную группу составляли молодые люди в касках и круглых полевых бескозырках (очень хорошо знакомых Моку). Такие бескозырки называли еще Einheits feldmützen.[32]