Самая страшная книга 2014-2025 - Ирина Владимировна Скидневская

бы один-два дня. Но на дворе стояла глубокая осень, дождливая и холодная, и великие грязи захватили русские дороги. Только на пятый день, утомленные и измученные бесконечной распутицей, Николай и Макар достигли последней дороги к монастырю. И хоть была она по здешним меркам новая и широкая, беспощадные грязи одолели и ее.

Здесь, уже совсем близко к монастырю, им встретился мужик, который с полубезумной улыбкой шел рядом с пустой телегой. При виде бороды Макара он остановился, отвесил поклон в пояс и перекрестился. Затем попалась на дороге баба, завернутая в черные тряпки с головы до ног, только глаза видны. За ней плелся ребенок, то ли мальчик, то ли девочка, затянутый крестом засаленных тряпок, с глиняными гирями на ногах. И она отвесила поклон нечесаной бороде Макара.

К пустыни подъехали к вечеру, когда и без того темные облака сделались еще темнее, а холодный ветер стих и только иногда тревожил лихими набегами, проникая в самые глубокие складки одежды. Макар поерзал в телеге и нахмурился:

— Приехали, барин.

Стены, окружавшие монашескую обитель, хранили следы недавнего пожара и во многих местах были разрушены. Закопченный кирпич неопрятными осколками вываливался из обожженных прорех. Поверх низких дырявых крыш свечой возносилась к небу каменная колокольня. Невысокий собор с пятью главами стоял рядом, а с других сторон колокольню обступили обычные домики, служившие разным монашеским нуждам. Один из них, примыкавший к разбитой стене, был разрушен, и теперь два худых бревна удерживали его обезглавленный остов, навалившийся на них рваным брандмауэром. Ворот не было, въезд преграждало бревно. По завету преподобного Мартирия в обитель нельзя было верхом. Макара предупредил об этом хромой кузнец с постоялого двора, где они ночевали.

Николай вылез из телеги.

— Погоди тут, — указал он мужику и зашел в обитель.

Сразу за бревном ему встретился низенький, тощий инок с красным перекошенным лицом и жиденькой бородкой. Он шел, пошатываясь, как камыш, едва переставляя ноги.

— Желаю здравствовать, — обратился к нему Николай, но тот даже не повернулся — Мне бы к настоятелю.

— Там он, — выкинув из рясы руку, проскрипел человечек, — за трапезной.

Николай прошел между собором и трапезной а очутился на хозяйственном дворе. Там был устроен навес, наспех сколоченный из свежих и обгоревших бревен. Под ним с одного края аккуратными рядами лежали колотые дрова, а с другого стоял большой стол, за которым сидел архимандрит и вместе с двумя другими монахами разделывал тыкву. Первый монах, выпучив глаза, резал, второй, кривясь, вытаскивал сердцевину, а настоятель с лицом каменным и серым доставал из сырой требухи семена и складывал в небольшой растопыренный мешок. На вытоптанной земле вокруг стола развалились тыквы: приплюснутые белые, вытянутые зеленые, шары в красную прерывистую полоску и огромные рыжие. С одной такой, едва ли не с лошадиную голову, как раз боролся первый монах.

— Желаю всем здравствовать, — сказал Николай. — Простите, что отвлекаю вас от трудов ваших, ищу старца чудотворящего. Люди говорят, в вашу обитель сослан был.

Все трое разом прервали свое занятие, чем вызвали в Николае некоторое замешательство.

— Пошто он тебе нужен? — спросил архимандрит.

— Мне, ваше высокопреподобие, беса изгнать. Монахи переглянулись, а борода настоятеля принялась шевелиться и трястись, будто под ней он старался как можно быстрее разжевать кусок холодной смолы.

— Не всяк беса отчитать способен, — наконец произнес настоятель.

— Высокое благословление на то нужно, — добавил монах с выпученными глазами.

Архимандрит между тем осмотрел Николая, и борода его снова зашевелилась.

— У нас работников не хватает, — продолжил он — Как забрал Бог преосвященного Корнилия, наступили для нас тяжелые времена. Новгородский архиепископ земли лишил, иконы вывез, утварь разную. Прогневился господь и ниспослал нам наказания одно другого строже. Сим летом погорели, аккурат в Петров пост.

При упоминании последнего несчастья все трое тяжело вздохнули и, шепча бородами, по три раза перекрестились. Николай запустил руку под пояс и извлек оттуда рыжий кожаный мешочек. Он стыдливо положил его на край стола, рядом с яркой выпотрошенной тыквой. Глаза монахов посветлели. Отступив, Николай уловил странное изменение в воздухе. К мягкому и знакомому запаху лежавших под навесом дров начал подмешиваться тоже знакомый, но совсем неожиданный запах.

— Аз был бы счастлив, коли бы мое скромное пожертвование… — начал Николай, но странный запах так быстро усилился, что у него даже перехватило дыхание, он резко выдул воздух из ноздрей и продолжил: — смогло бы оказать…

В этот момент все три монаха сморщились.

— Да благословит тебя Господь, — сказал архимандрит, отводя взгляд от мешочка и покрывая себя крестным знамением, — Послушника за колокольней найдешь. Дрова колет. Ветхой звать.

— Послушника? — удивился Николай. — А разве не монах он? Не инок?

На это бороды снова пришли в движение:

— Старовер он. Негоже в православной обители в иноки раскольников постригать. Ждем, пока не покается, пока не отречется от греховных привычек.

Николай поблагодарил монахов и Бога, трижды перекрестился вместе с ними, поклонился настоятелю и отправился за колокольню. Там, в густом сумраке, старик в косоворотке и с бородой, заправленной за пояс, вдумчиво рубил дрова. Странный и резкий запах, судя по всему, исходил именно от него. Это была смесь человеческого пота и чеснока, которым растирался дед, вместо того чтобы мыться. Старец был точен — чурки легко разваливались под колуном и белыми лепестками разлетались в стороны.

— Желаю здравствовать, — обратился к нему Николай.

— С места не двинусь, — неожиданно ответил старик. — Сам заварил кашу, сам ее и расхлебывай.

Николай не сразу понял, что старец говорит именно с ним. Он даже обернулся проверить, нет ли кого за спиной.

— С тобой говорю, с кем еще. — Старик бросил на Полесова косой взгляд и поставил под удар очередную чурку.

— Батюшка…

— Не батюшка я тебе, — оборвал его Ветхой и ударил топором так, что Николай даже вздрогнул.

— Горе у нас…

— И поделом! — Старец подтянул выбившуюся бороду. — Чай не святых казнит демон? Хоть и бесовский выродок, но за грехи. Да и город антихристом на костях выстроен, уж потоп в страстях.

Николай опешил, он был уверен, что старик не откажет.

— Что же ты сам не прогонишь демона? Давай, нарядись нынче патриархом и задай бесу порку. Вот потеха будет — два нехристя сошлись, кто кого дюже.

Лицо деда покрывала густая борода — виднелись только глазки и кривой нос. Только по ним Николай едва ли мог определить, смеется старик или говорит серьезно. Он всматривался, но разобрать мешали сумерки.

— Я слов нужных не разумею. Обрядов и молитв не ведаю, — осторожно пожаловался Николай.

— Обрядов не ведаешь? А пошто тебе обряды, пошто