Вавилонские ночи - Дэниел Депп

Наконец наступил вечер премьерного показа нового творения Андрея — фильма «Белый квадрат» о судьбе художника-конструктивиста Казимира Малевича. Андрей впервые снял фильм на французском языке, так что можно было ожидать как минимум английских субтитров и никакого переводческого гундежа прямо в ухо. Это была одна из самых обсуждаемых премьер фестиваля. Изначально Шпандау и Анна собирались присутствовать на грандиозном премьерном событии, но после истории с подожженными штанами Анна, зная, что Андрей непременно там будет, отказывалась идти. С другой стороны, фильм посмотреть все-таки следовало, а значит, нужно было пойти как минимум назло — нет ничего приятнее, чем лишний раз насолить Андрею и как следует его взбесить.

Шпандау снова достал из шкафа смокинг, а Анна решила сделать ставку на золото и китч, обвесившись драгоценностями как броней. Выглядела она умопомрачительно и надеялась, что ее появление произведет фурор.

Шпандау и раньше доводилось бывать на премьерах, но к такому он оказался не готов. В конце концов, Канны как Канны, «Пале» как «Пале» — их ведь не увеличишь в размерах и не сделаешь причудливее, так чего еще ждать? Андрей, как ни крути, был фаворитом нынешнего фестиваля и на этот раз снял полноценный французский фильм с известными французскими актерами в главных ролях. Тьерри вырулил на Круазетт, тротуары оказались запружены зеваками за несколько кварталов, и давка увеличивалась по мере приближения к кинотеатру. Тьерри пристроился в хвост цепочки машин, поочередно изрыгавших на красный ковер все новых знаменитостей.

Пока они ждали своей очереди, в окнах автомобиля то и дело мелькали лица — зеваки силились заглянуть в салон. Они толкались и лягались, пробиваясь поближе к машине, хотя тонированные стекла не давали ни малейшего шанса рассмотреть, кто сидит внутри. Они с восторгом ожидали не кого-то конкретного, их привлекала сама идея Знаменитости. Все происходящее казалось Шпандау медленной и долгой наркотической галлюцинацией.

— Господи, — только и смог вымолвить он, когда машина наконец подползла к ковровой дорожке.

— Просто идите за мной, — проинструктировала его Анна. — Делайте, как я скажу, и не напрягайтесь. Торопиться нам некуда.

Она расположилась на самом краешке сиденья, чтобы, как только дверца распахнется, достаточно было лишь вытянуть ногу и грациозно вынырнуть из машины. Анна не раз проделывала такое раньше.

Потом дверца открылась, и… началось.

Сначала возник шум.

Вообще-то он был слышен еще по мере приближения, но пассажиры были настолько поглощены разглядыванием прильнувших к стеклам физиономий, что про шум не думали. К тому же из салона машины шум казался отдаленным, едва уловимым. Но вот дверца распахнулась, и звуки резко обрушились на людей, вдруг заполнили всю машину, и пассажиров, казалось, вышибло из салона шумовой бомбой. Этот шум не походил ни на что слышанное ранее — вот что обескураживало. Если бы у пассажиров было время поразмыслить, они бы смогли уловить в общей какофонии щелчки фотоаппаратов, хлопки вспышек, монотонный гул толпы и более отчетливые характерные выкрики стоящих поблизости людей — это журналисты наудачу сыпали вопросами. Сзади слышался также шелест шин — это к кинотеатру подъезжали все новые автомобили, где-то вдалеке гудел клаксон.

Итак, сначала шум — он сразу оглушает, заставляя съежиться, хотя ты еще не успел высунуть ногу из машины. Ты скользишь по сиденью, и, если ты крупный мужчина, то у тебя никаких шансов выбраться грациозно и с достоинством. Ты рискуешь выставить наружу ногу, а потом стараешься высунуть голову так, чтобы попутно не вышибить из нее все мозги и не разрушить прическу. Нужно двигаться помедленнее, плавнее, но хочется сейчас только одного — поскорее покончить с этим: просто дайте мне выбраться из этой проклятой тачки, не ударив в грязь лицом, — хотя, казалось бы, чего бояться, ведь это случается с тобой постоянно.

Внезапно ты каким-то образом оказываешься стоящим на красной ковровой дорожке и понимаешь, что твои проблемы только начинаются. От заветных дверей тебя отделяет чуть ли не полтора километра и несколько сотен зевак, так что шансы добраться туда, не влипнув попутно в какую-нибудь передрягу, исчезающе малы. Тебя заливает ярчайший свет, и твои глаза никак не могут к нему приспособиться, всё, что дальше полуметра, расплывается в смутное пятно. И тут же — словно тебе недостаточно всего вышеперечисленного — вокруг раздается несмолкаемое «клик-клик-клик-клик» похожих на стаю насекомых фотокамер и «щелк-щелк-щелк-щелк» вспышек, — стоит только глазам чуть-чуть привыкнуть к свету, как тебя тут же непременно ослепит такая вспышка.

Ты ощущаешь свою полную беспомощность. Впрочем, тут тебя посещает утешительная мысль, что охотятся они вовсе не за тобой, — они пытаются поймать Красивых и Знаменитых и запечатлеть их для остального, пребывающего в напряженном ожидании мира, и тебе даже отчасти стыдно, что твоя никому не известная задница тоже попадает в кадр. К счастью, окончательно озвереть ты не успеваешь — ее пальцы касаются твоей руки, и ты чувствуешь едва заметное ободряющее пожатие. И ты стоишь и ждешь, когда же наконец все эти люди, стоящие перед тобой, сдвинутся вперед.

Ждем.

Шагаем.

Ждем.

Шагаем.

Ждем…

Она что-то говорит тебе, но ты не можешь разобрать слов, просто видишь, как шевелятся ее губы. Она улыбается тебе, и ты читаешь в ее глазах: «Понимаю, ощущения ужасные, но скоро все закончится, поверьте».

Ждем.

Шагаем.

Шагаем… Шагаем… Шагаем…

Ты наконец подходишь к ступенькам и думаешь: «Уж здесь-то я точно облажаюсь».

На ступеньку вверх.

Ждем.

Вверх.

Ждем…

Большая часть пути уже позади, до дверей остается всего метр с небольшим. Теперь от тебя требуется только не запутаться в собственных ногах и не рухнуть, сбив несколько метров дам и господ, стоящих сзади, как кегли в боулинге. И вот…

Все закончилось. Ты проходишь в двери, ты внутри, в безопасности.

А ведь нужно еще пережить этот гребаный фильм.

— Вы в порядке? — интересуется она.

— Ага, в полнейшем. Не хотите ли вернуться и повторить еще разок?

Они проходят в зал и усаживаются, ряд перед ними предназначен для Андрея и продюсеров. Андрей прошел к своему месту и прежде чем сесть испепелил Анну взглядом. Та принялась напевать: «На огне жарятся каштаны…»[55] — так, чтобы он слышал. К его чести, Андрей проигнорировал ее выходку. Свет в зале погас, и Анна нащупала в темноте руку Шпандау.

Что самое страшное — фильм оказался хорошим.

Даже так: это был лучший фильм из тех, что они успели посмотреть.

Да что