Очень плохая наследственность - Danrad Danrad

— Почва, должно быть, здесь плодородная, — не то чтобы я разбирался в земледелии, однако было очевидно, что дождём сюда смывает много лесного мусора, а разлагающиеся растения — отличное удобрение.

— Это да, мы собираем по два урожая за сезон, — Свенлик удовлетворённо хрюкнул, до боли напомнив жирного борова, забравшегося в хозяйский погреб.

Он открыл дверь, пропуская меня вперёд. Ботинки действительно стояли у входа. Всю чёрную лакированную поверхность покрывала бурая грязь, смешанная с пожелтевшими и всё ещё зелёными иголками. Я точно не помню, чтобы видел их, когда выходил, и уже тем более я не помню, чтобы угодил в местную грязь, по крайней мере не настолько сильно. Видимо, дорога меня действительно очень сильно утомила.

— Давай налетай, а я скоро вернусь, — Свенлик хлопнул меня по спине, отчего я охнул. — Потом покажу тебе, как мы живём, — я не успел развернуться и возразить, дверь уже захлопнулась.

Я остался наедине с кувшином молока, хлебом и большим ломтём сыра. Я запихал в себя сколько смог, запив всё молоком, собираясь как можно скорее найти Свенлика, расспросить его о Жистале и наконец покинуть этот посёлок. Толстый хозяин с женой, несмотря на всё их гостеприимство, заставлял меня нервничать, а память о немом коридоре из серых лиц, увиденных вчера вечером, отдавалась холодком в позвоночнике.

У двери снаружи дома стояла кадка с дождевой водой. Я сполоснул в ней ноги и натянул грязные ботинки. Грязь толстыми ломтями отваливалась с лакированной поверхности, оставляя мутноватые пятна.

Посёлок, освещённый солнцем, вызывал ощущение заброшенности, как будто я попал в дом, надолго оставленный его обитателями. Как в давно пустующем доме давно пахло затхлостью и пылью, а воздух был пронизан звенящей давящей тишиной, так в посёлке отсутствовали привычные сельские звуки, такие как мычание коров или блеяние овец, лай собаки, потревоженной детьми, окрики взрослых, переговаривающихся через вспаханное поле. Лишь кузнечики стрекотали в высохшем цветнике, не слышно было даже ветра. Хотя вдалеке я заметил, как качаются верхушки сосен.

— Быстро ты управился, парень, — из-за угла дома, широко улыбаясь, показался Свенлик.

— Сэр…

— Ну я же просил, парень, просто Старшой.

— Старшой, расскажите мне о Жистале, как туда попасть? — хоть его выражение лица и не изменилось, я отметил некую тень, промелькнувшую в маленьких, глубоко посаженных глазках на пухлом лице.

— Идём, как и обещал, я покажу тебе наш скромный посёлок, — Свенлик словно бы не услышал моего вопроса. Возможно, другие обитатели посёлка не будут столь избирательны в своём восприятии.

Он повёл меня через дорогу к тропке меж двух плетней, разделяющих разные участки и разные дома. Почва под ногами уже не хлюпала, была вполне твёрдой, даже маленькие облачка пыли поднимались вслед за моими шагами. За плетнями старательно разбили аккуратные прямоугольники грядок с различными культурами. Небольшие дворики вокруг серых лачуг вмещали в себя с пару десятков таких грядок. По крайней мере жители посёлка не представляли собой коммуну в полном смысле этого слова, ведь будь это так, каждый бы занимался чем-то одним: кто-то картофелем, кто-то фасолью, а кто-то капустой. Индивидуализм прослеживался и в расположении строений на участках, даже плетни от двора к двору различались по своей структуре. А Свенлик, видимо, был кем-то вроде мэра.

— Это дом Коузельсов, они тут сколько я себя помню. Одно из самых старых семейств. С них-то, почитай, и начинался наш посёлок, — указал Свенлик на одно из строений. Пожилая пара, согнувшаяся над грядкой с капустой, выпрямилась. Мутные глаза уставились на меня. Я помахал им рукой. Мистер и миссис Коузельс никак не отреагировали на моё приветствие, лишь глаза смотрели вслед.

«Как будто одна из тех картин, где лица, изображённые на портрете, следят за тобой», — подумалось мне.

— А этот дом с лет тридцать назад поставили Мурверсы, когда их прошлый дом, стоявший у края леса, накрыл оползень. Весь посёлок помогал строиться, — Свенлик гордо кивнул, обернувшись, как бы подтверждая свои слова и коллективную ответственность вверенных ему людей. Хорошо, что Мурверсов не было в поле видимости, мне бы не хотелось снова лицезреть жуткие портреты, глядящие вслед.

Мы сделали Г-образный крюк по тропинке. Солнце, сначала показавшееся приятно согревающим, начинало жарить. Я почувствовал, как по виску стекла капелька пота.

— О, а вот это дом Ворнов, — в плетне с правой стороны виднелась прореха, ещё более тонкая тропинка отделялась от той, по которой мы шли. Пролегая меж двух треугольников, засаженных фасолью, она упиралась в крыльцо под скособоченным навесом с рваной дырой в шиферной крыше этого самого навеса. И если навес заваливался в одну сторону, то хижина заваливалась в другую. Как будто они пытались уравновесить друг друга.

Внезапно дверь распахнулась, ударившись о перила, и на крыльцо, цепляясь скрюченными артритом пальцами, прошаркала горбатая старуха. Пара седых прядей, выбиваясь из-под серого платка, упала на землистое лицо, такое сморщенное, что создавалось впечатление, будто бы комку тряпья придали форму человеческого лица. Над крючковатым носом находились два чёрных близко посаженных глаза.

— Ты, ето был ты! Во всём виноват ты! — голос старухи треском сухих сучьев разорвал жаркое марево воздуха. — Убирайся, негодный щенок! — старуха шагнула вперёд и чуть не упала, схватившись за опорный брус навеса. Следом за ней показалась толстая жена Свенлика, заслонила собой старуху, обняла её и повела обратно в дом. Я слышал, как старуха прокаркала что-то ещё, но слова не удалось разобрать.

— Её муж умер недавно, — рука Свенлика легла мне на плечо. — Ужасная трагедия. Семьдесят лет почти вместе. Никому не пожелаешь такого.

— Почему она обвинила меня в его смерти? — я посмотрел толстяку в лицо, выражающее крайнюю степень сопереживания.

— Бывает, люди сходят с ума от горя. Моя жена старается присматривать за ней, добрая душа, помогает, чем может. Но некоторые вещи не исправить никакой добротой, — он покачал головой

Я перевёл взгляд на уже закрытую дверь дома Ворнов.

— Такие, как смерть? — я почти прошептал вопрос. Но Свенлик всё же услышал его, чуть сдавив пухлыми пальцами моё плечо.

— Идём, парень.

Мы шли через лабиринт тропинок, пересекая узкие развилки, образующие своеобразные перекрёстки. Иногда поворачивали, один раз перейдя центральную улицу уже ближе к холму, с вершины которого доносился едва слышный многоголосый стон сосен. Кое-где на участках стояла высохшая кукуруза, там, где её высадили очень близко к плетню, сухие листья зашелестели, потревоженные движением воздуха вслед за нами.

Свенлик беспрестанно,