Человек, который хотел понять все - Евгений Семенович Бенилов

на рожон лезть... мы и не таким, как ты, крылья обламывали». – «Так чего ж сейчас не ломаете?» – дерзко зашипела в ответ Таня. (Она потом карикатуру нарисовала: сидят они со Змеей нос к носу в виде кошек, хвосты распушили и вот-вот сцепятся.) Несколько секунд кагэбэшница молчала, а потом встала и, загремев дверцей сейфа, достала вчерашнюю подписку о неразглашении: «Узнаешь, Глебова?» Не понимая, в чем дело, Таня кивнула: «И что?» – «А то, что есть у нас подозрения, что подписку свою ты нарушила. Проверить придется, уж не обессудь». – «Проверяйте, – с презрением парировала жалкий наскок Таня. – Я об этой гадости даже мужу не рассказала». Держа клочок бумаги с подпиской в руке, Змея села за стол: «Вот с мужа твоего и начнем: вызовем его сюда, подписочку покажем, – и, заглядывая с угрозой в глаза: – Как бы он только не расклеился от этого, Ваня твой... он ведь у тебя больной, слабенький!»

Дальнейшие действия Тани можно сравнить с игрой классного шахматиста в цейтноте: не имея времени просчитать позицию глубже одного хода вперед, она нашла выигрывающую комбинацию на чистой интуиции.

Ход первый:

Таня заговорщически улыбнулась.

Змея недоверчиво нахмурилась в ответ.

Ход второй:

Продолжая улыбаться, Таня пододвинулась вместе со стулом ближе к змеиному столу и сделала приглашающий жест рукой – слушай, мол, чего скажу!

Змея сунулась лицом поближе – ну, что такое? Подписку она опасливо держала на отлете.

Ход третий:

Издав ушераздирающий взвизг, Таня вцепилась подлюге в волосы и потащила ее за голову через стол.

Змея выпустила из рук злополучную подписку и впилась когтями в Танины запястья.

Ход четвертый, выигрывающий:

Протащив Змею по столешнице за волосы, Таня свалила кагэбэшницу по эту сторону на пол. Потом спокойно обошла стол и подобрала заветную бумажку.

Оставшееся (сожрать подписку, не запивая водой) было делом техники – она справилась с этим прежде, чем врагиня поднялась на ноги. Тут на мгновение стало страшно: контрразведчица блокировала выход и, кажется, собиралась бить Таню посредством каратэ. Однако все занятия по силовым единоборствам в своем кагэбэшном университете Змея, видно, прогуляла: не пытаясь вступить с классовым врагом в рукопашный бой, она вытянула шею, прижала руки к груди (совсем как певица, готовящаяся взять высокую ноту) и пронзительно завизжала. Но на беду ее рабочий день уже закончился, а перерабатывать на боевом посту первоотдельцы оказались не любителями – весь шестой этаж был пуст. Брезгливо обойдя шарахнувшуюся в сторону, но не прекратившую визжать девицу, Таня беспрепятственно вышла из кабинета и плотно прикрыла за собой дверь.

В тот вечер Таня провела на Патриарших более двух часов и пришла к выводу, что не допустила ни одной ошибки. Змея просто не оставила ей другой возможности... всякая на Танином месте поступила бы так же! Что же касается грядущих неприятностей, то к ним нужно относиться философски: ну, не будет у нее персональной выставки... ничего, выживет. В крайнем случае пойдет к Гордееву и вступит в Группу против соцреализма. Она ж все-таки художником считается – надо использовать.

Неприятности начались на следующий же день: в два позвонила Алка Конопельская из выставочного зала и, биясь в истерике, сообщила, что по звонку из райкома Танину выставку отменили. Что-то нужно делать! Срочно звони в Министерство культуры!! Скорее, что же ты сидишь, как мертвая!!! Алка била крыльями еще с полчаса, а потом хлопнула трубкой, очевидно решив, что Таня от горя помешалась.

В три явился лейтенант Муравьев из шестнадцатого отделения милиции брать показания по жалобе от гражданки Ж. Кумысниковой: нанесение побоев с легкими телесными повреждениями. Мило побеседовав с Таней и составив протокол, лейтенант попросил у нее перед уходом телефончик.

А еще через час Таню и начальника ее отдела Плиткина вызвали к замдиректора по оргвопросам на обсуждение «безобразного поступка м.н.с. тов. Глебовой, выразившегося в нападении ею на сотрудницу Первого отдела тов. Кумысникову». При разбирательстве присутствовал и товарищ-полковник, но за все полтора часа не проронил ни слова, сидя мрачнее тучи в углу под вешалкой (у Тани осталось парадоксальное впечатление, что он отчасти на ее стороне). А вот Плиткин, наоборот, проявил себя жалким слабаком: продал ее со всеми потрохами... и хоть окончательного решения принято не было (договорились продолжить завтра в двенадцать), дело явно шло к увольнению.

Таня чувствовала себя, как волк, обложенный со всех сторон красными флажками, но при всем при том нисколечко не боялась. Она переживала только за Ивана: тот пока ничего не знал, ибо работал по хоздоговору в Загорске и в Москву наезжал только на выходные.

По всем признакам, кульминация планировалась властями предержащими на второй раунд разборки. Таня пришла в Институт в 11:45, под лепетание охаживавших ее подруг сняла плащ и в 12:00 постучала в дверь замдиректора по оргвопросам. Первым, кого она увидела внутри, был Давид: «Подождите за дверью, Глебова», – холодно сказал он. Таня спокойно кивнула, вышла из комнаты и... стремглав бросилась в ближайший туалет, где ее вырвало. Стоя у раковины и умываясь, она увидела в зеркале, как дверь за ее спиной с грохотом отмахнула в сторону и в туалет на всех парах влетел Бегемот. «Танька, – ужаснулся он, – ты чо здесь стоишь? Тебе ж к замдиректора надо!» – «Т-т-т... – Танин подбородок почему-то заходил ходуном, – Ф-ф-ф!» – «Что? – вытаращил глаза Бегемот. – Ты, мать, никак совсем рехнулась?» Но Таня не отвечала: громко рассмеявшись, она зарыдала – с ней случилась истерика.

Что произошло в кабинете замдиректора и как, находясь в Архангельске, Давид прослышал о случившемся, Таня не узнала никогда. Он лишь обмолвился, что Хамазюк оказался страшно зол на Кумысникову («Изгадила все дело, дура!») и что это обстоятельство ему, Давиду, сильно помогло. А когда Таня, наконец, встретила своего спасителя наедине – в его кабинете, вечером того же дня – тот был заметно пьян и до крайности раздражен (но не на нее, а вообще), из чего она сделала вывод, что ему пришлось товарища-полковника угощать.

Так или иначе, но, начиная с этого момента, неприятности пошли на убыль семимильными шагами. В Институте скандал уладился за два дня: Давид сумел переквалифицировать Танины действия из уголовно-политических в антиобщественные. Ну как, если бы они с Ж. Кумысниковой подрались на рынке, а не при исполнении той служебных обязанностей. (И как Давиду такие дела удавалось проворачивать?! Глупый Бегемот даже стал капать, что это подозрительно – уж не кагэбэшник ли он скрытый?... Да только Таня