Страшная тайна - Алекс Марвуд

Шон начинает расстегивать туфельку Линды.

– Я иду домой, – объявляет Клэр.

– Ну, разумеется, – говорит Шон и продолжает смотреть на вульву Линды.

– У меня голова раскалывается.

– Давно такого не было, – бросает Шон, и Чарли Клаттербак хихикает, в самом деле хихикает.

Клэр охвачена дикой, зубасто-когтистой яростью, она едва не бросается на этого высокомерного засранца, чтобы расцарапать ему лицо своим новым красным маникюром. Но, как обычно, она подавляет это желание и уходит, никем не замеченная, сквозь темноту и вспышки в голове.

«Ненавижу его, ненавижу его. До этих выходных я думала, что мой муж мне просто не нравится, но теперь знаю, что отчаянно ненавижу его. Это, конечно, моя собственная вина. Надо было понимать, что мужчина, который так обращался со своей первой женой, не изменится со мной. Боже, женщины могут быть так глупы. Все доказательства у тебя перед глазами, но твое собственное глупое тщеславие убеждает тебя в том, что ты другая, что ты Та Самая. Феминистки утверждают, что любовные романы искажают ожидания женщин, но я думаю, что все гораздо хуже. Я думаю, что они просто отражают то пагубное, саморазрушающее, что в нас уже есть».

Клэр на ходу снимает туфли и заносит их в дом. Оставляет их на столе в знак неповиновения, потому что знает, что это одна из тех вещей, которые Шон ненавидит больше всего. Никто не потрудился запереть дверь. Как будто считают, что Сэндбэнкс – слишком шикарный город, чтобы в нем могли появиться грабители. Она поднимается в свою комнату, находит ибупрофен и запивает его стаканом воды в ванной. В зеркале она видит сердитую женщину с большими темными кругами под глазами. «Слава богу, я перестала пить после первого блюда, – думает она. – Последнее, что мне нужно, – это похмелье».

У нее возникает искушение просто забраться под прохладные простыни на двуспальной кровати здесь и сейчас, но материнская ответственность заставляет спуститься по лестнице и пройти во флигель.

Внутри все тихо, слышен только мирный звук непрестанного дыхания шести маленьких тел. Но запах какой-то неправильный. В теплом воздухе витает едкий рвотный аромат. Она включает свет и обнаруживает, что Руби в какой-то момент перевернулась и ее вырвало на край надувного матраса. «Боже мой, – думает она, – слава богу, что она перевернулась. Какие мы идиоты, что не догадались хотя бы уложить их на бок. Бедняжка все еще лежит там, крепко уснув в собственной рвоте. О боже, я чувствую себя недостаточно хорошо, чтобы справиться с этим. Меня вырвет саму».

Но она оставляет дверь открытой и глубоко вдыхает ночной воздух, прежде чем заставить себя пойти и заняться уборкой. Она начинает с того, что поднимает Коко с простыни – та повисает в ее руках, как тряпичная кукла, но не просыпается, – и укладывает ее спиной на ворсистую поверхность матраса. Будет жарко, но Клэр не хочет совершать больше телодвижений, чем необходимо, с риском разбудить кого-либо из них. Затем она собирает простыню, подушку и Руби в один большой вонючий сверток и несет их в ванную, борясь с рвотными позывами.

Она высвобождает дочь из постельного белья, бросает его в угол, кладет ребенка в ванну и встает на колени, чтобы снять с нее пижаму. В ее чемодане есть по крайней мере еще одна, неглаженая и свернутая в клубок, но чистая. Руби наполовину просыпается, едва-едва, и начинает постанывать. Ее лоб горячий, щеки раскраснелись. «Надеюсь, это просто обычный суточный вирус, – думает Клэр. – У нее они постоянно. Моя вторая близняшка, гораздо более уязвимая, чем ее сестра. Подхватывает каждую пролетающую мимо заразу, как будто ловит их за двоих, чтобы Коко могла пройти через жизнь невредимой. Неудивительно, что Шон так откровенно отдает предпочтение Коко: с ней гораздо меньше проблем».

– Тише, тише, дорогая, – успокаивает она. Ее собственная тошнота прошла, как это обычно и бывает. Пара тысяч смен подгузников навсегда приручат ваш рвотный рефлекс. – Вот так. Я только приведу тебя в порядок. Через минуту я верну тебя в постель.

Она находит детское средство для душа, пускает чуть теплую воду и купает дочь. Руби поднимает растопыренные пальчики, чтобы смахнуть воду с лица, но в остальном она не сопротивляется. Намыливание, еще одно обливание, и вся гадость смывается в канализацию. Клэр берет с полки одно из больших белых полотенец и укутывает девочку. Промакивает волосы, чтобы убрать лишнюю влагу.

– Бедная моя малышка, – говорит она. – Так не повезло с твоим глупым животиком. Ты когда-нибудь перерастешь это, я уверена.

Это тяжелая работа – переодевать дремлющего ребенка в чистую пижаму, но Клэр хорошо натренирована. И вот Руби уже чистая и одетая, и совершенно не заметно, что что-то было не так. Клэр переносит ее обратно на надувную кровать, укладывает на бок и ждет, когда дремота станет глубже, дыхание замедлится и она снова заснет. Клэр целует своих девочек в лоб, гладит их волосы, любит их, как любила всегда.

– Спокойной ночи, дорогие, – шепчет она. – Спите крепко.

Дочери не отвечают. У окна Хоакин ворочается во сне, бормочет что-то и затихает. Клэр возвращается в ванную и собирает испачканное постельное белье, чтобы положить его в стиральную машину вместе с платьем Руби. Подушка испорчена. Нет смысла ее хранить. Клэр сунет ее в кухонное мусорное ведро, такое огромное, что в него может поместиться свинья. Клэр на мгновение встает в дверном проеме и разглядывает спящие лица. «Слава богу, они ничего этого не вспомнят, – думает она. – Я бы захлебнулась от стыда, если бы они узнали». Она выключает свет. Возвращается через сад, проверяет, заперты ли ворота бассейна, бросает постельное белье в стиральную машину, включает ее и, спотыкаясь, поднимается по лестнице, чтобы упасть, обессилев, в постель. Она засыпает почти сразу после того, как принимает горизонтальное положение.

Клэр просыпается в полумраке и слышит смех остальных. Рассвет уже наступил, но солнце еще не поднялось над деревьями. Празднующие, видимо, вернулись с яхты. Клэр еще не пришла в себя ото сна, во рту пересохло, глаза затуманены. Но головная боль прошла, а вместе с ней и способность спать дальше. Она смотрит на часы. Почти половина пятого. Давно прошло то время, когда все, кто планирует утром заниматься детьми, должны были лечь спать. «По крайней мере, о Марии я была лучшего мнения, – думает Клэр. – Но ее дети уже подросли. Наверное, она не считает, что должна оставаться в здравом уме и трезвой памяти, чтобы присматривать за чужими малышами, да и с какой стати?»

Теперь она не уснет. Хотя бы из-за вечеринки, все еще