Декстер в деле - Джеффри Линдсей

Рита была связана и пристегнута ремнями к настольной пиле. Лезвие жужжало меж ее лодыжек, и подтекст читался чересчур отчетливо: злодей был готов и желал подтолкнуть мою жену к сверкающим зубьям пилы. Спереди у стола висела табличка: «Кто сумеет нас спасти?» — а ниже большие буквы предупреждали: «Пожалуйста, не мешайте актерам».

По периметру стола раскатывал игрушечный паровозик с вагончиками и табличкой, которая гласила: «Будущее мелодрамы».

Тут я наконец увидел и Коултера… ничего хорошего, между прочим. Он сидел, прислонившись к стенке и свесив голову на плечо.

Вайсс напялил на него старомодную фуражку, какие раньше носили вагоновожатые, а руки связал толстым электрическим проводом, который зафиксировал массивными зажимами. На коленках примостилась табличка: «Полупроводник». Коултер не шевелился — был то ли мертв, то ли просто без сознания; в данных обстоятельствах я не стал наводить справки.

Я протиснулся в толпу, туда, где кружил игрушечный поезд и с периодичностью в несколько секунд раздавался из проигрывателя заранее записанный фирменный вопль Вайсса.

Самого Вайсса по-прежнему не было видно, но когда я протолкнулся ближе к столу, изображение на экране поменялось: в телевизоре возникло мое собственное лицо. Я лихорадочно обернулся в поисках камеры и обнаружил искомое — на столбе в самом дальнем конце выставочного пространства.

Не успел я обернуться, как что-то свистнуло и вокруг моей шеи туго обвилась очень толстая леска. В глазах потемнело, все закружилось, и в самый последний миг я успел прочувствовать горькую иронию того, что враг воспользовался леской — одним из моих собственных приемов. В мозгу мелькнуло: «В собственной ловушке», — а потом я упал на колени и меня со страшной силой потянуло к экспозиции Вайсса.

Поразительно, как быстро пропадает интерес к окружающему, если вашу шею душит аркан, как быстро сознание ускользает в сумрачные дали, а свет и звуки глохнут. Хотя в какой-то момент я почувствовал, как давление на горло немного ослабло, я так и не сумел пробудить в себе интерес к свободе. Я рухнул на пол, пытаясь восстановить способность к дыханию, а из дальней дали женский голос произнес:

— Так нельзя… остановите их!

Я вяло порадовался, что кто-то «их» остановит, но тут другой голос воскликнул:

— Эй, вы, дети! Это выставочный экспонат! Не лезьте!

В сознание забрезжила мысль: кто-то хочет помешать Коди и Эстор освободить их маму и тем самым нарушить экспозицию.

Воздух просочился в мои легкие, в горле вдруг больно запершило — Вайссу пришлось выпустить из рук свою леску, чтобы схватиться за камеру. Он принялся вести камеру по лицам в толпе, а я с хрипом выдохнул и умудрился сфокусировать взгляд на спине врага. Снова вдохнул; как приятно, несмотря на острую боль!..

С воздухом ко мне вернулись свет и смысл, я сумел подняться на колени и посмотреть вокруг.

Вайсс нацелил камеру на женщину в толпе, ту самую, что отругала Коди и Эстор за их вмешательство.

На вид за пятьдесят, одета очень стильно и все еще кричит на детей: прочь! не лезьте! вызовите охрану! К счастью, дети ее не слушали. Они уже освободили Риту со стола, хотя руки ее были по-прежнему связаны, а во рту торчал кляп. Я поднялся, но не успел сделать и шагу, как Вайсс опять схватил мой поводок, туго натянул, и в голове снова вспыхнуло полночное солнце.

Издалека очень глухо донеслись звуки потасовки, леска у меня на горле чуть провисла, а Вайсс проговорил:

— Ну уж нет, засранец мелкий!

Когда в мой мир просочилось немного света, я разглядел, что Эстор на полу, а Вайсс пытается выхватить у Коди отвертку. Я с трудом поднял руки к горлу, подергал за леску, ослабил достаточно, чтобы сделать глубокий вдох — что, наверное, было правильно, но вызвало дико болезненный приступ кашля.

Когда я снова смог дышать, Коди лежал на полу рядом с Эстор в дальнем углу выставочного стенда, под настольной пилой, а Вайсс стоял над ними с отверткой в одной руке и камерой в другой. Дети не шевелились, только у Эстор чуть подергивалась нога. Вайсс шагнул к ним ближе, замахнулся отверткой, а я из последних сил поднялся на ноги, рванул к ним, понимая, что ни за что не успею, и от осознания собственной беспомощности чувствуя, как вся темнота выливается из меня испариной…

И в самую последнюю секунду, когда Вайсс уже злорадствовал над детскими телами, а Декстер с ужасающей медлительностью кренился вперед, на сцене появилась Рита! Руки все еще связаны, во рту по-прежнему кляп, но ноги-то свободны! Она с разбегу налетела на Вайсса, мощно вмазала ему бедром, отбросила в сторону, подальше от детей… и прямо под пилу. Он силился выпрямиться, но она снова его пихнула, и на этот раз он запнулся, зацепился обо что-то ногами, упал, машинально выбросил вперед руку с камерой, пытаясь защититься от вращающегося лезвия… И почти в этом преуспел. Почти.

Раздался визг, скрежет, и в воздух взметнулось кровавое крошево — пила срезала начисто руку Вайсса, по-прежнему сжимавшую камеру, и рука отлетела в сторону, прямо на игрушечный поезд у ног толпы. Зрители задохнулись, а Вайсс ошеломленно вытаращился на собственный кровоточащий обрубок. Перевел взгляд на меня, хотел что-то сказать, дернул головой, сделал шаг вперед, снова посмотрел на быстро истекающий кровью обрубок, снова сделал шаг ко мне, а потом медленно опустился на колени и застыл, покачиваясь из стороны в сторону.

Я замер, не в силах двинуться с места из-за недавнего сражения с леской, от страха за детей и больше всего от вида отвратительного, порочного, чудовищного зрелища — крови, выплескивающейся на влажный пол. Вайсс беззвучно шевельнул губами и медленно, осторожно качнул головой, как будто опасался, что голова тоже может оторваться. С преувеличенной тщательностью он взглянул мне прямо в глаза и очень старательно, очень отчетливо произнес:

— Фотографируй обязательно.

Потом улыбнулся бледной и слабой улыбкой и рухнул навзничь в собственную кровь.

Я отшатнулся и поднял голову; на телеэкране игрушечный паровозик врезался в камеру, по-прежнему сжатую в отсеченной руке Вайсса. Поезд перевернулся.

— Великолепно! — воскликнула из первого ряда стильная дама. — Просто великолепно!