Книга из человеческой кожи - Мишель Ловрик

— Нет! Каждый час!

— Христианские молитвы! — презрительно пробормотал один из пеонов.

— Ну, ты же не станешь ожидать, что она будет молиться духу Пачакамака,[138]а? Да и какая разница, какие слова буду, вылетать у девчонки изо рта, — я думаю, что правильный бог услышит правильные молитвы.

После горячих дебатов пеоны сошлись на молитве о каждом из них каждые два часа в будние дни и каждый час — по воскресеньям. Они долго спорили об особой молитве святой Гертруде, которая наверняка спасает тысячу душ всякий раз, как ее произносят.

Арсе воскликнул:

— И святой Агуэде, чтобы остановила землетрясения!

— Значит, она останется жить. А как насчет ее сокровищ?

Arriero закричал:

— Да вы ничего не понимаете! Если она прибудет без сокровищ, эти продажные коровы в монастыре попросту не примут ее. Они сдадут ее в ближайший бордель. И тогда нам от нее не будет никакого толку. Господь не слышит молитв шлюх, потому что ангелы заглушают их своим пением. Так мы запросто можем сгореть в аду. Что вы предпочтете, несколько золотых монет или вечное спасение, вы, жалкие собаки? Да и в любом случае, вам никогда не продать золото или статуэтки так, чтобы не навлечь на себя подозрения. Или вы хотите сказать, что в Перу полным-полно венецианских древностей? Стоит ли однодневное богатство того, чтобы быть повешенным?

Вот так и вышло, что доброта Арсе и благоразумие arriero спасли мне жизнь.

Я хранила на лице непроницаемую маску и кивнула в знак согласия, когда они принялись перечислять все страшные последствия, которые обрушатся на моего брата, если я не соглашусь молиться за них каждый день. Им даже не пришло в голову, что у меня могут быть причины усомниться в милосердии Господа, как и в том, что он станет меня слушать. Или что вне зависимости от того, сколько лет мне предстоит провести на коленях, я предпочла бы молиться за души их мулов, чем за душу Мингуилло.

К этому времени поспел обед: жилистая курица, дуэль с которой мои зубы проиграли заранее. Пеоны принялись спорить о том, в каком же году родилась эта курица, и обо мне благополучно забыли.

— Кинь что-нибудь в желудок, девочка, — посоветовал Арсе, протягивая мне мою порцию. — Завтра мы пойдем еще выше. Может, это последнее, что тебе удастся проглотить.

Доктор Санто Альдобрандини

Хотя Библия благосклонно отзывается о подобных предприятиях, путешествия по горам разрушают человеческое тело. Если Марчелла переживет холод, ей предстоит справиться еще и с горной болезнью.

Я проконсультировался с Джоном Арбетнотом, точнее, с его «Очерками о воздействии воздуха на человеческое тело», изданными в 1733 году. Он повествовал о путешествии Джозефа д'Акосты на горные вершины Перу, где его и его товарищей терзала желчная рвота, вызванная разреженной атмосферой и холодом. Они хватали воздух широко раскрытыми ртами, подобно рыбам, выброшенным приливом на берег. Каждый шаг давался им с величайшим трудом: ноги как будто налились свинцом.

А Марчелле каждый шаг давался в два раза труднее, чем любому другому человеку.

Марчелла Фазан

С наступлением утра туман, застилавший мне глаза, рассеялся. Когда мы снова двинулись в путь, Арсе поехал рядом со мной и рассказал о том, что они сделали, дабы не дать мне замерзнуть до смерти накануне. После этого я легла вниз лицом на повозке. Я не могла заставить себя взглянуть этим людям в глаза. Ведь каждый из них видел — и даже трогал — мое обнаженное тело. Они рассмотрели меня лучше врача, даже лучше Санто.

А потом меня свалила puna.[139]Всю свою жизнь я прожила на равнине, на уровне моря. Горы забрали весь воздух у меня из легких, и мир в моих глазах подернулся стеклянной дымкой. Я вновь соскользнула в состояние тупого оцепенения, из которого вышла тогда, когда мы опустились ниже, но тут взбунтовался мой желудок. Меня вырвало мясом, водой и слизью, приступы тошноты накатывали один за другим, пока не осталась одна только слюна.

— Aqui hay mucha puna,[140]— согласился Арсе, отступая в сторону, чтобы не попасть под струи жидкости, извергавшиеся из моего желудка. — Но видела бы ты Париакаку! — воскликнул он. — Тогда бы тебя вообще вывернуло наизнанку, до самых коленок! Здесь еще хорошая puna. А там — очень плохая.

— Мы будем идти через Париакаку? — с тревогой поинтересовалась я.

— Нет. Но если госпожа хочет взглянуть… — пошутил arriera. Когда мы достигли высшей точки своего путешествия, пеоны принялись издавать совершенно дикие звуки, очень похожие на ржание мулов. Я решила, что таким образом они выражают облегчение и радость. В суматохе сундук свалился со спины одного из животных, и до моего слуха донесся зловещий звон разбитого стекла.

С вершины этой горы я впервые увидела белый город, который лежал впереди, словно игрушка на ладони какого-нибудь святого. По мере того как мы спускались все ниже, ко мне возвращались силы. Пальцами в меховых рукавичках я рисовала портреты каждого из пеонов, которые принимали их с многочисленными изъявлениями благодарности и поклонами.

Этой ночью, когда храп пеонов возвестил, что я наконец осталась одна, я нарисовала карандашом портрет Санто и заснула, подложив его под щеку.

— Твой брат? — разбудил меня вопросом Арсе, протягивая кружку с чаем из листьев коки. — Не брат, — прочел он ответ по моему лицу. Он бережно взял из моих рук рисунок. — Я сохраню его для тебя, девочка. Тебе нельзя брать его с собой в монастырь.

Через три дня мы въехали в Арекипу по мосту, который они называли Болоньези.[141]Под ним с ревом мчался бурный поток, в ярости бросаясь на берег и оставляя на огромных щербатых камнях клочья пены.

Я услышала, как Арсе прошептал своим друзьям:

— Что скажете? Покажем бедняжке город, прежде чем ее навсегда запрут в монастыре? Пусть увидит, что церкви есть не только в Венеции.

Они резко свернули направо, и передо мной предстало поразительное зрелище. Я увидела площадь, элегантностью не уступавшую Сан-Марко, но только в два раза больше по размеру. Меня вдруг охватила безумная тоска по дому. Совсем как в Венеции, здешнюю площадь с трех сторон окружали аркады, а с четвертой высился гигантский собор. В одном углу притаилось здание, языческое и столь чуждое всему христианскому, что мне показалось, будто оно сошло со страниц какой-нибудь старинной книги. По нему ползали ящерицы, леопарды и тропические насекомые, вырезанные из розового камня, который казался живым, как человеческая плоть.