Кровная связь - Грег Айлс

Еще подростком я где-то слышала, что сон, который, как кажется, длится долгие часы, на самом деле протекает за шесть-семь секунд. Теперь я знаю, что это неправда. Большинство сновидений длятся десять-пятнадцать минут, причем одни сменяют другие в глубинах быстрого сна. Одни сны мы помним, другие нет. Большинство же моих – зачастую более ярких, нежели реальная жизнь, – оставляют после себя лишь отрывочные видения, подобные вырванным страницам из книжки с картинками.

Сегодня ночью все по-другому.

Сегодня ночью я снова сижу в ржавом оранжевом грузовичке. Я снова на острове. За рулем мой дедушка. Мы едем вверх по длинному, пологому склону старого пастбища. С одной стороны виден пруд, куда ходят на водопой коровы. Их лепешки покрывают траву подобно высохшим пирожкам из грязи. Волосы у дедушки черные, а не серебряные. В грузовичке плохо пахнет. Горелым моторным маслом, жевательным табаком, плесенью. Остальные запахи я распознать не могу.

Собирается дождь. Небо над нами свинцово-серого цвета, воздух неподвижен. Мы неуклонно поднимаемся по пологому склону, направляясь к вершине. Ужас сжимает мне горло, но лицо дедушки спокойно. Он не знает, что находится там, по другую сторону холма. Я тоже не знаю этого, но уверена, что что-то плохое. Мне так часто снился этот сон, что теперь я знаю, что сплю. С каждым разом мы оказываемся все ближе к вершине, но никогда не переваливаем через нее. Однако мы все ближе к ней… Я знаю, что скоро проснусь.

Но сегодня ночью я не просыпаюсь.

Сегодня дедушка включает другую передачу, нажимает на педаль газа и старый пикап переваливает на ту сторону. Коровы ждут, глядя на нас с тупым равнодушием. За ними лежит пруд, серо-стального цвета и гладкий, как стекло.

Я так крепко сжимаю кулаки, что ладони мои кровоточат.

В пруду кто-то есть.

Это человек.

Он плавает лицом вниз, раскинув руки в стороны, как распятый на кресте Иисус. И волосы у него тоже длинные, как у Иисуса. Я хочу крикнуть, но дедушка, похоже, не видит этого человека. Онемев от страха, я указываю на него пальцем. Дедушка щурится и качает головой.

– Проклятый дождь, – говорит он. – В дождь на острове никто не работает.

Грузовичок катится вниз по склону, дедушка показывает куда-то вправо от нас. Призовой бык-чемпион оседлал корову и двигается на ней яростными рывками. Пока дедушка смотрит на совокупляющихся животных, я оглядываюсь на пруд.

Человек больше не плавает лицом вниз. Он поднимается на ноги. Ладони у меня чешутся от дурного предчувствия. Мужчина стоит не в пруду, а на нем. Он стоит на его стеклянной поверхности, как будто на ледовом катке. Но ведь жара снаружи достигает почти ста градусов по Фаренгейту. Сердце у меня стучит так громко, что я слышу его даже сквозь рокот мотора.

Человек, стоящий на поверхности пруда, – мой отец.

Я узнаю его джинсы и рабочую рубашку. А под длинными волосами вижу его глубоко посаженные карие глаза. Я молча смотрю на него, а он идет по воде, протянув ко мне руки. Он хочет мне что-то показать. Дедушка же буквально загипнотизирован быком, покрывающим корову. Я тяну его за рукав, но он никак не реагирует. Папа идет по воде, как Иисус в Библии, а дедушка не хочет на это посмотреть!

– Папа! – кричу я.

Люк Ферри кивает мне, но ничего не говорит. Приблизившись к берегу, он начинает расстегивать пуговицы на рубашке. Я вижу темные волосы у него на груди. Я хочу закрыть глаза, но не могу. Справа в груди у него отверстие, куда вошла пуля. На теле видны и другие шрамы, в том числе большой Y-образный разрез оставшийся после вскрытия. Я в ужасе смотрю на него, а папа сует два пальца в рану от пули и начинает разрывать ее. Он хочет, чтобы я смотрела, но я не могу. Я закрываю глаза руками, но все-таки подглядываю в щелочку между пальцами. Из раны что-то сочится, только это не кровь. Это что-то серое. Это все, что я вижу, и это все, что я хочу знать.

– Смотри, Китти Кэт, – приказывает он. – Я хочу, чтобы ты смотрела.

Но я не могу смотреть на это.

Когда он снова называет меня по имени, я закрываю глаза и кричу.