ПАРАЛЛАКС 606. Том I - Ganymede Eossky

Фрост извлёк из штанов пачку Кента и закурил. Вопросительно взглянув на Давида, он вставил одну из сигарет ему в рот и заботливо поджёг её.

- Выбор мальчугана пал на спрятавшуюся в дальнем конце коридора комнатушку. Внешняя стена комнаты была разрушена, крыша и вовсе обвалилась. На краю; там, где должен находиться подоконник, стояла ржавая бочка – отличное место, чтобы спрятаться и затаиться. Пацанёнок запрыгнул в неё. Прижав колени к подбородку, прислушался: тишина. Пару раз он слышал рядом шаги и хруст черепицы, но его так и не нашли. Спустя полчаса он решил выглянуть и проверить обстановку. Пусто. Ни голосов, ни криков, ни смеха. «Неужто друзья бросили меня? - подумал мальчик. - Неужто оставили тут одного?» Так, постой-ка...

Фрост направил луч фонарика на высящийся перед ними обгоревший дуб. Ветер раскачивал его голые ветви. Древо выглядело диковинно и даже в какой-то степени зловеще: два неестественно погнутых ствола срослись между собой - скрюченные и сморщенные, они напоминали обезображенных сиамских близнецов. На чёрной коре поблёскивал вырезанный чем-то острым знак. Три параллельных горизонтальных отрезка, перечёркнутых одним вертикальным. Точно такой же знак, как и на груди старика из той самой жуткой видеозаписи. Папский крест.

- У вас тут что, целый культ что ли? - любезно поинтересовался Давид, ковыряя верёвку открывалкой. Пора бы поспешить. Пока у него лишь один противник. Сколько их станет, когда ночной марш-бросок подойдёт к концу, неизвестно.

- Я бы не назвал это культом. Мы все равны, и все стремимся к единой цели.

Мужчины вышли на узкую просеку; здесь ели казались ещё выше. Будто стены-ловушки из старого приключенческого фильма, готовые в любой момент начать сдвигаться. Не встречая препятствий в виде колючих крон, дождь тут лил в разы сильнее, а ветер завывал подобно предвестнику бездны. Давид остановился в центре просеки и осмотрелся. Пропитанное саспенсом чувство дежа вю не заставило его ждать: заросший мхом сарай, за которым виднелись десятки земляных курганов, мерцал дряблой и уже порядком подгнившей древесиной. Та самая адская кальвария. Это место чуть ли не излучало пустоту и обречённость: загробным дыханием гибели от него веяло за версту. Фрост подошёл к сараю и дёрнул дверь на себя. Та не поддалась - вход был заперт на массивный навесной замок.

- Прежде чем вы войдём внутрь, я закончу историю, чтобы ты понял, к чему я веду. Возможно, она заставит тебя задуматься, и ты перестанешь меня ненавидеть. Поверь, я вижу, как ты на меня смотришь... - Фрост достал из кармана ржавый ключ и поднял его на уровень глаз. - Сообразив, что друзья смылись, мальчик принялся выбираться из бочки, как вдруг порезался об её ржавый край. Боль была не столько сильной, сколько неожиданной; мальчишка потерял равновесие, и бочка начала крениться в сторону улицы. Падение с высоты казалось неизбежным. Воздух в тот момент подкатил к его горлу, а перед носом, кажется, промелькнула вся его недолгая, вся его несчастливая жизнь. В ту секунду в его наивных глазёнках даже не успели появиться слёзы. Казалось, что всё; ушли его родные, и вот, пришла его пора. Вот она, его жизнь! Так мимолётна, глупа и бессмысленна!.. И вот он, так скоропостижен, её конец...

Фальстрём воткнул ключ в замок и обернулся; мутные глаза его блестели от слез.

- Но нет. Мальчик не погиб.

Паутина молний разрубила небосвод на десятки частей. Фрост вынул ещё одну сигарету и едва ли не затолкал её Давиду в зубы. Опять так же заботливо поднёс зажигалку. И только когда Мариус затянулся по полной, а затем выпустил дым, он прикурил сам. Пронзаемая гроздьями дождя, никотиновая пелена поднималась и тут же таяла в глубинной тьме лесного неба.

- Знаешь, что произошло? - продолжил Фальстрём. - Мальчик не разбился. И даже не упал. Время замедлило свой бег... Остановилось абсолютно всё. Вороны в небе, стрёкот кузнечиков, шелест листвы. Всё погрязло в тишине, которая, наверное, существует только в глубочайшем бункере на свете. В самой дальней, самой забытой его кладовке. А мальчуган повис в воздухе. Застрял в этой почти перевернувшейся бочке, уставившись на фундамент, об который минуту назад должен был расквасить мозги. Он не мог двигаться. Он лишь молча вращал глазами и наблюдал. Но то, что произошло потом... Мир начал погружаться во мрак, и когда непроглядная вуаль тьмы окружила мальчика, он почувствовал её. Это было ужасно и легко одновременно. Эссенция безмятежности... Мальчик... этот сирота встретил саму вселенную. Пустота лично явилась к нему. Её одежды были сшиты из бездны ветров; её лик был глубок, как абстракция бесконечности, в которой витает наша миниатюрная планетка. А взгляд... этот взгляд походил на солнечные затмения. Мальчик хотел закричать, но не смог: рот словно наполнился водой. Он даже не смог заплакать, хотя хотел рыдать, хотел вопить и колотить по бочке своими маленькими кулачками. Когда мальчик услышал голос, это желание отпало само по себе; этот голос был похож на грохот катящихся по склону валунов. Гул умирающих галактик. «Ты уже понял, кто я, дитя. Не надо плакать, ты поплакал достаточно, - голос вибрировал в его ушах, точно громадный гонг. - Честно признаться, я жалею, что не пришёл раньше. Прости, что всё зашло так далеко. Судьба очень несправедлива по отношению к тебе, и поэтому я дам тебе шанс. Я верну тебе детство. Я верну тебе твоё не по праву отобранное счастье. Как только мы простимся, ты всё поймёшь. Но, прежде чем ты увидишь мой подарок, тебе необходимо сорвать с него обёртку... Убей. Лиши жизни того, кого ненавидишь. Это станет нашим с тобой секретом, дитя. Ты вернёшь то, что у тебя отобрали не по праву. Моё древо будет давать плоды, пока ты будешь его поливать»... А потом вся эта мгла исчезла. Так же быстро, как и появилась. Мальчик сидел в бочке и боялся даже пошелохнуться. Несмотря на страх, улыбка не сходила с его лица. Когда он вернулся в приют, его уже ждали побои священника. Этой же ночью они прекратились. Мальчик расплатился за всё. Он пронзал его тело тем самым кухонным ножом, пока силы не иссякли, и он не рухнул, отчаянный и обессиленный, на его остывающую тушу. Он смотрел в окно и видел ночное небо. Да, Давид, да! Именно оно говорило с мальчиком; именно оно направило