Отель `Трансильвания` - Челси Куинн Ярбро

Донасьен де Ла Сеньи, придерживая кожаное стремя, галантно помогал Мадлен сесть в седло. Другие участники конной прогулки тоже садились на лошадей, собираясь вернуться в Париж. Мадлен уселась поудобнее и расправила бутылочно-зеленую амазонку, заставив ее изящными складками свешиваться с седла.

— Благодарю вас, — произнесла она, слегка нахмурив брови.

Де Ла Сеньи низко поклонился.

— Всегда с радостью готов вам служить. Уж если я удостоился благодарности за столь незначительную услугу, то с охотой могу совершить для вас и что-нибудь большее, лишь бы награда была соразмерной.

Мадлен ответила не сразу. Она натягивала поводья, удерживая на месте взбрыкнувшую кобылку.

— Умоляю, не городите нелепостей, шевалье. Я начинаю чувствовать себя глупо.

Шевалье еще раз поклонился и отошел к своему рослому жеребцу. Мигом вскочив в седло, он вскоре присоединился к приятелям.

— Ну как продвигаются дела с Монталье? — окликнул его Шатороз.

— Больше шипов, чем цветов, — признался Ла Сеньи, горяча жеребца.

— Я подумываю, не попытаться ли самому, — произнес Шатороз, наблюдая, как Мадлен направляет лошадь к снежно-белому андалузскому коню баронессы де Миз.

— Бесполезно. На этот раз Сен-Себастьян ошибся, — понизив голос и многозначительно взглянув на приятелей, сказал де Ла Сеньи.

Их окружал лес, окрашенный осенью в золото и багрянец. Листья медленно, как поздние бабочки, порхали над всадниками и с сухим шорохом падали на дорогу. День был ослепительно ясен, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви, нависшие над кавалькадой, мириадами сверкающих пятнышек покрывали костюмы кавалеров и дам.

— Ужасно досадно! — продолжала рассказ баронесса. — Платье, естественно, было безнадежно испорчено, и мне пришлось подарить его горничной.

— Весьма досадно! — согласилась Мадлен, сохраняя серьезную мину, и пустила лошадку легкой трусцой.

— И ведь поделать с этим нельзя ничего! Повара изобретают новые соусы, а мы, бедные, миримся с пятнами. Не спорю, хороший соус придает блюду пикантность, но это же просто абсурд! Прекрасный атлас губит какая-то там подливка!

— Возможно, стоит ввести особые обеденные наряды, — не подумав, выпалила Мадлен.

— Обеденные наряды? Платья для еды? — вскинулась баронесса.

— А почему бы и нет? — невинно проворковала Мадлен. — Можно будет устраивать римские трапезы. Гости в тогах, возлежащие на обеденных ложах… Это так импозантно, а главное, очень практично. Тоги дешевы, их можно менять.

Завидев проезжавшего в отдалении всадника, Мадлен слегка прищурилась, помахала рукой и крикнула:

— Сен-Жермен! Это римляне возлежали, принимая гостей?

— Что? Я вас плохо слышу. Погодите минуту.

Граф пришпорил своего дымчато-серого жеребца и, поравнявшись с дамами, слегка поклонился.

— Так что же там с римлянами? — произнес он с улыбкой.

— Ах, я предложила баронессе устроить оригинальную трапезу, где все приглашенные возлежали бы за столами. Не могу только припомнить, римский это обычай или греческий.

— Главное, заграничный! — с безоговорочным осуждением произнесла баронесса. — И потому неприемлемый в наших краях.

— Вам не следовало бы так говорить, — возразил Сен-Жермен, — памятуя, сколько усилий затратил прадед вашего короля[7]на то, чтобы Франция сравнялась в славе с самим Римом.

— Луи Четырнадцатый был великий монарх! — заявила баронесса, подозрительно глядя на графа.

— Без сомнения, — кротко согласился Сен-Жермен и обратился к Мадлен: — А вы что думаете по этому поводу, моя дорогая? Или вы по-прежнему обожаете покойного короля?

Вместо девушки ответила баронесса:

— Естественно, любой человек обладает достойными осуждения недостатками, но нам следует помнить, что второй его брак немало способствовал возрождению при дворе добрых нравов.

— Какое счастье для Франции! — пробормотал Сен-Жермен.

Баронесса промолчала и через какое-то время, случайно или нет, приотстала. Мадлен и граф ехали теперь бок о бок в заговорщическом молчании. Впереди затевала скачки шумливая молодежь, сзади неспешно двигались более взрослые и степенные участники конной прогулки. Дорога, утекающая под копыта коней, кипела от непрестанной игры света и тени.

— Мне нравится ваш жеребец, — прервала молчание Мадлен. — Я никогда в жизни таких не встречала.

— Его подарили мне в Персии, — сказал Сен-Жермен, поглаживая широкую шею красавца. — Подобных ему в Европе пожалуй что нет. Их называют иногда берберскими скакунами.

Мадлен кивнула и игриво заметила:

— Сегодня вы одеты не в черное, граф. И это тоже мне непривычно. Что за материал у вашего верхового костюма?

— Лосиная кожа венгерской выделки. Тиснение, если внимательно к нему приглядеться, поведает вам о встрече святого Губерта с диким оленем.

Сен-Жермен провел пальцем по темно-бордовой складке.

— Довольно старомодное одеяние — манжеты по нынешним меркам непозволительно узкие, — но я не могу с ним расстаться. Привык.

Граф помолчал, слегка поднял брови и, понизив голос, спросил:

— Что беспокоит вас, моя дорогая? Вы ведь не для того меня подозвали, чтобы обсуждать обычаи римлян или стать лошадей? Вам до смерти надоеда болтовня баронессы?

— Ах нет! — отмахнулась Мадлен.

— В таком случае вам не нравятся ухаживания де Ла Сеньи?

Девушка едва заметно скривилась. Граф заметил ее гримаску и понял, что угадал.

— Тетушка Клодия говорит, что я не должна витать в облаках. Что девушкам вроде меня следует быть попрактичнее и не ожидать от замужества особого счастья. Де Ла Сеньи богат, он ищет невесту. Его мать намекнула тетушке, что он рассчитывает на мою благосклонность.