Темный мир - Андрей Лазарчук

На обратном пути мы попали в туман. Как раз напротивстолбов.

Было утро, и не такое уж раннее: часов девять. Воздух былпрохладный, вода — тем более. Эти озера никогда не прогреваются. Ветра нечувствовалось совсем, и поверхность была как совершеннейшее зеркало, и толькоот лодки бежали усы-волны. Я опять сидел на самом носу, но теперь устроилсятак, чтобы смотреть вбок и вперед. И увидел, что вода впереди стала как молоко,в котором ничто не отражалось. Через минуту мы в молоко это вплыли… Сначала онодаже не доходило до бортов, я опустил руку и ощутил холод — будто эту туманнуюпленку сюда пригнало с ледника. Потом молоко подернулось рябью и стало похожена облака, когда на них смотришь с самолета. А потом — оно перелилось в лодку,еще с полминуты наши головы торчали над поверхностью, но скоро накрыло и их.

И дед сразу заглушил мотор.

— Петрович? — позвал я.

Звук голоса был не мой, я его не узнал. Гулкий, как будто яговорил в гитарную деку.

— Постоим, — понял меня еле видимый дед. — Ато далеко заплывем…

Я слегка удивился, поскольку озеро есть озеро, деться изнего некуда, плыли бы потихоньку, — но спорить не стал. Его это озеро, онтут хозяин. Сказал стоять — будем стоять.

Мотор потрескивал, остывая.

— Туман, — раздумчиво сказал Хайям. — Сейчаспоявятся чудовища и будут нас жрать.

— Сырыми, — добавил я. Я догадался, на что оннамекает.

Девочки догадались тоже. Стивена Кинга филологи хоромпрезирали. Но читали в обязательном порядке, чтобы презирать аргументированно.

Честно говоря, даже я (с нервами толщиной в веревку) вдругощутил… нет, не страх (тогда я еще ничего не понимал в происходящем) и не туприятную щекотку, которая возникает от страшных историй, рассказанных у костраночью, — нет, что-то другое. Сродни неловкости. Не знаю почему. Наверное,где-то глубоко внутри себя я уже понимал, что мы выскочили из круга привычного,обыденного, а ведем себя по-прежнему, и на подлинное выдаем привычную реакцию —как на фалыпак, потому что привычно знаем, что все на свете фалыпак. При этомна самом деле, от нутра, мы так, может быть, и не думаем, но — так принято. Идолжно что-то очень серьезное произойти, что-то больно должно ударить, чтобы мыперестали хохмить и глумиться и сказали что-нибудь искреннее…

Но потом мы и это заключим в кокон. Как я заключил ту школу.Заключил и выбросил ключ…

Потом обязательно расскажу. Уж этого-то я не забуду никогда.

В общем, они там втроем друг дружку пугали и повизгивали отудовольствия, а я как-то очень сильно отстранился и их почти не слышал, а еслислышал, то не понимал, потому что они говорили не на моем языке.

Но и другого ничего я не слышал…

— Тихо, — без всякого выражения сказал вдруг дед,но наши мгновенно замолчали. А я вернулся.

И услышал ритмичный плеск. На счет «четыре». А потом кплеску добавился еще какой-то звук: «Ххха-а! ххха-а!»

В общем, это был почти синхронный плеск нескольких весел ито ли дыхание гребцов, то ли команда кормчего…

— Что это? — прошептал Хайям — и сам себезахлопнул рот ладонью.

А кто-то из девчонок — кажется, Вика — вдруг запричиталпочти беззвучно, и еще беззвучнее Петрович цыкнул на нее.

Мы затаились, как подводники, легшие на дно.