Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

— Надо знать наши университетские мастерские. Хорошо, если кРождеству как подарок получим. — Взглянув на студентку, сказала: — У вас слегкаповышена температура. Примите две таблетки аспирина. И посидите дома: никакихбаров, никаких свиданий по ночам.

Девушка поднялась, окинула Луиса одобрительным взглядом ивышла.

— Наша первая пациентка в этом семестре, — без особойрадости заметила сестра и встряхнула градусник.

— Похоже, вам она не по душе.

— Да я их всех насквозь вижу. Например, попадаются больныесовсем другого типа: спортсмены. Играют и с переломами, и с вывихами, не говоряуж о растяжениях — лишь бы на скамейку запасных не посадили, лишь бы кисейнойбарышней не посчитали, даже своим будущим в спорте готовы пожертвовать. Потомвот вроде этой, девчушечки-соплюшечки. — Она кивнула в сторону окна.

Луису было видно, как девушка направлялась в сторонуобщежитий. Странно, в приемной ему показалось, что девушка чувствует себяскверно, да не хочет показывать. Сейчас же она шла быстро, повиливая красивымибедрами, откровенно разглядывая парней и позволяя разглядывать себя.

— Эта у себя вечно болезни находит. — Чарлтон положилаградусник в стерилизатор. — Раз двадцать за год к нам наведывается. Особенноперед экзаменами зачастит: то у нее якобы двустороннее воспаление легких, тобронхит ее вот-вот в могилу сведет. Глядишь, четыре-пять зачетов ей скостят,особенно у тех преподавателей, кто «свирепствует», как они говорят. Такиестуденты вечно «заболевают» перед устными экзаменами, на письменном им легче.

— Что-то мы сегодня мрачно настроены, — усмехнулся Луис,хотя на душе у него и впрямь было невесело.

— Не принимайте близко к сердцу. — Сестра даже подмигнулаему. — Я из-за пустяков не переживаю и вам не советую.

— А где сейчас Стивен?

— У вас в кабинете. Бумажки разбирает. Бюрократам отпискишлет, а на стоящие письма отвечает.

Луис вышел. Как бы ни утешала его здравомыслящая Чарлтон,Луис понимал: началась его подневольная жизнь.

Много позже, стараясь припомнить (если это вообще удавалось),когда жизнь его обернулась кошмаром, он все чаще возвращался к тому утру,первому рабочему утру: в десять утра привезли умирающего юношу, Виктора Паскоу.

А до десяти все шло тихо, гладко. В девять явились две новыесанитарки-карамельки, как называли их за полосатые платья, им дежурить до трех.Луис угостил их кофе с пончиком, минут пятнадцать объяснял, в чем состоитработа, и — самое, пожалуй, важное — рассказывал о том, что оставалось запределами служебных обязанностей. Потом передал молодых помощников старшейсестре. Он слышал, как уже за дверью его кабинета она спросила:

— От дерьма или блевотины у вас аллергии не бывает? Тутэтого добра насмотритесь.

— Боже правый! — пробормотал Луис и даже прикрыл глаза. Ноулыбку сдержать не смог. Ох уж эта Чарлтон! С такой старушкой не заскучаешь!

Луис принялся заполнять длинную анкету — требовался полныйперечень всех лекарств и оборудования в лазарете (Стив Мастертон жаловался:«Каждый год одно и то же! Напишите им: «Имеется полный комплект оборудованиядля пересадки сердца за восемь миллионов долларов» — они сразу заткнутся!), — иработа целиком поглотила его, лишь урывками подумывал он о чашечке кофе. Вдругсо стороны коридора и приемной раздался крик Мастертона:

— Луис! Луис! Скорее! Беда!

И столько было в этом возгласе страха, что Луис, нераздумывая (будто того и ждал!), сорвался с кресла. Тонкий, пронзительный вопльдонесся с той же стороны. Затем хлесткий удар вроде пощечины — и голосМастертона:

— Сейчас же прекрати! Кому говорю! Прекрати или убирайся кчертовой матери!

Луис ворвался в приемную. Кровь, много крови — первое, чтобросилось ему в глаза. Одна из санитарок всхлипывала. Другая, белая как снег,прижав кулачки к губам, не ведая, растянула их в непотребной страшной ухмылке.Мастертон стоял на коленях, поддерживая голову распростертого на полу юноши.

Луис увидел в выпученных глазах помощника страх. Онпопытался было что-то объяснить, но не смог выговорить ни слова. Около дверейлазарета собралась толпа. Любопытные, сложив руки козырьком, чтобы не слепилосолнце, заглядывали сквозь стеклянные панели. Совсем не к месту Луису вдругвспомнилось, как в детстве, лет тридцать назад, он рано утром, пока мать еще неушла на работу, смотрел с Дейвом Герроуэем программу новостей по тогда ещедиковинному телевизору. А под окнами вот так же собрались люди поглазеть… Луисобернулся: ну, конечно, и здесь под окнами зеваки. Дверь ему нечем занавесить,но вот окна…

— Опустите шторы! — рыкнул он на ту санитарку, котораяпронзительно кричала. Но она не пошевелилась.

— Ну-ка, живо! — прикрикнула Чарлтон и хлопнула ее позаднице.

Подействовало. Сию же минуту задернула зеленые шторы.

Чарлтон и Стив Мастертон, не сговариваясь, заслонили отлюбопытных лежащего на полу.

— Принести жесткие носилки? — спросила сестра.

— Да, может, и пригодятся, — кивнул Луис и присел рядом сМастертоном. — Ведь я его еще не осмотрел.

— Пошли, — позвала Чарлтон санитарку, опускавшую шторы. Таснова терзала кулачками уголки губ, вызывая все ту же гримасу — не от веселья,а от слез.

— Ох… Ну да.

— Ну вот, так-то лучше. Пошли! — Медсестра снова шлепнуладевушку, подтолкнула ее, и зашуршало платье-карамелька о стройные девичьи ноги.

А Луис склонился над своим первым пациентом в этомуниверситетском лазарете, парнем лет двадцати. Луису хватило одного взгляда,чтобы поставить единственно важный диагноз: жить тот не будет. У него размозженаголова, перебита шея. Сломанная ключица торчит из распухшего, очевидно,вывихнутого плеча. На ковер из разбитой головы сочится кровь и мутная, похожаяна гной, жидкость. Луис даже видел пульсирующий сероватый мозг — будтозаглядываешь в разбитое окно. В черепе зияла огромная рана, сантиметров пять вширину. Если бы в голове парень, подобно Зевсу, вынашивал дитя, то без трудамог бы родить (у Зевса же ребенок появился изо лба). Невероятно, как парень досих пор жив. В ушах у Луиса вдруг прозвучали слова Джада Крандала: ИНОЙ РАЗСМЕРТЬ ДАЖЕ ЗА ЗАДНИЦУ УЩИПНЕТ. И потом — сказанные его женой: МЕРТВОГО К ЖИЗНИНЕ ВОРОТИШЬ. Вот именно! Луиса вдруг охватило жуткое желание: рассмеяться вголос. Мертвого к жизни не воротишь, верно, дружище, против этого не попрешь.

— «Скорую»! Живо! — заорал он Мастертону.

— Так ведь «Скорая»…

— Господи, Боже мой, совсем из головы вылетело. — Луис дажестукнул себя по лбу. Взглянул на медсестру. — Джун, что вы в таких случаяхделаете? Звоните в университетскую охрану, в городскую больницу?