Наш двор - Дарья Леонидовна Бобылёва

дураков». Как будто эта самая умственная отсталость была чем-то вроде ветрянки и могла перекинуться на тех, кто живет по другую сторону чугунной ограды, могла испортить удачных «домашних» детей. А ведь интернатовские умели такое, что дворовым и не снилось. Большелобая Танюша, к примеру, чирикала по-птичьи так хорошо и внятно, что приманивала трясогузок. Митька плел из веревочек всякие штуки и раздаривал тем, кто ему нравился, штуки эти он называл почему-то «бебёшками». А бессловесный Конопухин всех обнимал, особенно у кого настроение плохое или «двойка» за контрольную, — прямо как чуял.

Еще особо нервные родители боялись, что интернатовские озабоченные и научат наших ругаться матом, но в этом отношении они вряд ли могли научить наших чему-то новому.

В общем, все шло себе потихоньку, и было хорошо, пока в интернате не сменился директор. Прежний, белоголовый дедушка, решил уйти на пенсию после того, как однажды вечером, гуляя вдоль ограды, явственно услышал из-под земли церковное пение. А его место занял кругленький и деятельный Андрей Иванович, который нам, если честно, сразу не понравился. Шустрый такой толстячок, все катался, как ртутная капелька, не давал толком себя разглядеть. Только и оставалось от него в памяти, что блестящие очки, бисеринки пота, проступившего на бледно-розовой плеши под зализанными набок волосами, и черный портфель, крепко зажатый под мышкой. С этим портфелем новый директор не расставался ни на секунду.

Все головы повернулись к профессору Лотосову, по комнате прокатилась волна потрясенного шепота:

— Не может быть…

— Мы и не надеялись…

— Я не верю своим ушам…

В профессора вперил мглистый взгляд черноволосый мужчина лет сорока девяти, с безвольным подбородком, заостренными ушами и продолговатым холеным лицом, одетый в темно-синий, безупречно сидящий костюм. Длинные ноги коленями назад и фиолетовый цвет радужной оболочки глаз выдавали в нем уроженца Сириуса.

— Вы же не станете спорить, профессор Лотосов, что человеку решение данной проблемы не под силу, — сказал он и лукаво улыбнулся тонкими губам.

— Теперь под силу, — спокойно ответил профессор.

Едва заступив на должность, Андрей Иванович сделал то, что прежде никому из руководства в голову не приходило, — собрал персонал в актовом зале и зачитал им речь.

— Наша цель, товарищи, важна и ясна, — говорил Андрей Иванович, размахивая свободной от портфеля рукой и все больше воодушевляясь, очки дрожали у него на вспотевшей переносице. — Главная прогрессивная задача нашего общества на данный момент — строительство будущего. И мы вместе с народом, вместе с партией, с этими вот нашими детишками строим прямо сейчас светлый будущий коммунизм! — Несколько нянечек машинально зааплодировали, но потом огляделись и стихли. — И в этом нашем будущем не останется места, товарищи, для любого социального зла! Не будет бедных, не будет немощных, слабоумных и больных. Прямо сейчас, когда мы стоим тут с вами, прогрессивные ученые всего мира работают над новейшими специальными методиками по искоренению этих ужасных человеческих язв! И мы обязаны эти методики осваивать и внедрять. Вы вот думаете, наверное, что будущее — это еще нескоро, это когда-нибудь в следующем веке? — В голосе директора послышалось добродушное лукавство. — А ведь не за горами двухтысячный год, товарищи. Еще каких-нибудь два десятилетия — и мы сами, вот этими вот ногами вступим в будущее. Так что наша с вами цель — вырастить для этого нового прекрасного времени новых прекрасных людей. Воспитать под чутким руководством граждан будущего, в полной мере осуществляя заветы революции!

Тут уже все зааплодировали, и хлопали долго и старательно, пока директор не сошел со сцены.

— Идейный, паразит. Три шкуры сдерет, — вздохнула повариха Клавдия.

На том и разошлись.

И точно: спокойные дни в особняке закончились. Вспыхнул ремонт, затрещали старые стены. Несколько комнат строители ободрали до кирпичей и полностью переоборудовали. Там поставили высокие больничные кушетки и всякие непонятные приборы, а пожелтевшие от пыли и солнца занавески заменили на глухие рулонные шторы, как в поезде.

В этих комнатах вскоре и начались специальные занятия для интернатовских ребят по, как поняли нянечки, одной из тех самых новейших методик, о которых Андрей Иванович так зажигательно рассказывал в актовом зале. Детей отводили туда по одному, закрывали двери, опускали шторы. А что там потом происходило и в чем эти занятия заключаются — никто из персонала толком сказать не мог. На занятия нянечек не допускали, а проводил их лично Андрей Иванович — впрочем, все теперь в интернате происходило под его личным руководством. Ртутной капелькой он катался по особняку, зажав под мышкой портфель, всем интересовался, во все вникал. И еще манера у него была такая — ловить интернатовских, шнырявших по коридорам, и всматриваться каждому в лицо так долго и внимательно, что некоторые пугались и убегали с ревом. Поговаривали, что так он решал, кого следующим брать на свои специальные занятия по новейшей методике.

А потом — как видно, в рамках дальнейшего обновления интерната, — Андрей Иванович распорядился вырубить во дворе старые яблони и уволил Косу. Танюша, которая умела чирикать по-птичьи, видела, как накануне они столкнулись в коридоре. Спешившая гонять чаи с другими нянечками Коса, выскочив неудачно из-за угла, врезалась директору прямо в портфель, уронила чашку и сказала:

— Пятьдесят четыре.

Андрей Иванович всмотрелся в ее лицо, нахмурился и покатился дальше. А на следующий день — уволил Косу.

Деятельный Андрей Иванович в буквальном смысле этого слова поселился в интернате — он заехал в директорский кабинет со своими спартанскими пожитками и первым делом, словно помечая территорию, разложил бритвенные принадлежности на раковине за ширмой. Вдобавок он, казалось, вообще не спал — днем занимался с воспитанниками, а по ночам сидел за столом и быстро-быстро писал что-то в большой синей тетради. И только по четвергам нянечки могли отдохнуть от неусыпного надзора нового директора и перемыть ему за чаем кости: что ж за труженик такой беспокойный да неприкаянный, где это видано, чтоб человек на работе жил, и откуда только он свалился, и зачем возня вся эта с особой методикой. И медкарты всех детей сразу затребовал, будто так не видно, что безнадежные они, других сюда не отправляют…

Потому что ближе к вечеру четверга Андрей Иванович собирался, одевался, запирал свой кабинет и куда-то исчезал. Появлялся он только на следующее утро, розовый, бодрый, и нянечки перешептывались, что пахнет от него приятно — чистым, свежестью, как после грозы. И портфель, с которым Андрей Иванович не расставался ни на минуту,