Мертвая свеча. Жуткие рассказы - Григорий Наумович Брейтман

— Ки, ки, ки, — закашлялась, давясь смехом, старуха, — по делу! Все вы сюда по одному делу являетесь, на жизнь мне горемычную жаловаться, знаю я вас. Ки, ки, ки… Ты, паренек, помер. Теперь я понимаю, отчего ты места своего на столе не занял — потому что ты еще со смертью не примирился… Ки, ки, ки, ки, ки.

Сашка убедился, что ему ве удается разуверить старуху, и он решил поведать ей всю правду.

— Я, бабушка, — сказал Сашка, — пришел сюда мертвую свечу достать, чтобы я везде свободный вход имел и ни в чем не нуждался.

Но старуха даже не удивилась, против ожидания Сашки.

— Да, да, да. Ты такой же, как и все несчастненькие, от фантазии своей погиб. Я вот по твоей исповеди уже вижу, что ты настоящий покойник рождественский; у всякого из вас последняя мечта от беды и горя на сказку похожа, и сколько я уже слышала этих сказок о богатстве на своем веку. Каждый мне последнюю свою мечту приносит.

— Нет, бабушка, это не фантазия, — пришел в отчаяние Сашка. — Мне, бабушка, только человечий жир нужен, и тогда я все от всех богачей отниму…

— Вот оно что, — ты сюда за жиром человечьим пришел. Плохо же тебе теперь будет, паренек, плохо, не в свою ты компанию затесался; до сих пор сюда в сочельник только честные люди попадали, а как же я с тобой буду, куда тебя дену, тебе ведь нельзя показаться честным людям. Ведь они все смерть приняли, потому что не могли против совести идти, на чужое льститься, кому-либо горе принести.

Но Сашка не хотел упорно согласиться с тем, что он умер, и его еще более пугали слова старухи; он решил во что бы то ни стало уйти от нее, спасти себя. Он собрался с духом и сказал:

— Ну полно, бабушка, шутить со мной. Пусти меня, домой пора…

— Домой тебя завтра понесут, а пока что оставь упрямиться, ложись на свое место, а то непорядок.

И старуха потащила его за руку к одному из пустых столов. Отчаяние придало Сашке храбрости. Он рванул руку и крикнул:

— Да пустишь ли ты меня, проклятая ведьма?!

— Э! Вот оно как! — запищала старуха, грозно сверкнув глазами. — Так ты еще сопротивляться хочешь? Разве я виновата, что ты помер? Ничего рассказать о своей жизни не хочешь, а дерешься.

Старуха хватила его своими цепкими, как щипцы, пальцами за горло и поволокла к столу. Сашка не мог с ней бороться, он хотел кричать, но не мог раскрыть рта. Неподвижно лежа на холодной цинковой доске, он с застывшим ужасом в глазах смотрел на старуху, которая приводила его в порядок, и теперь только, лежа на столе, Сашка убедился, что он такой же, как и все, мертвый, безжизненный.

— Ишь какой, — шептала старуха, — я виновата, что он так хитро угодил сюда, человечьего жира захотел, ки, ки, ки… Думал придти сюда моих мертвецов резать, скажите какой. Ишь, глупый человек! Тут у всех от голода и холода одни кости остались, а он задумал у них жир добывать. Разве у бедных людей бывает жир, весь жир у богачей и сытых людей, которые никогда сюда не попадают. Не мог глупый человек понять, что все несчастье на свете для бедных людей в том и состоит, что богатые люди из-за жира чужой нужды не понимают. Если б не человечий жир, то разве доставляли бы сюда стольких несчастных. Я знаю, будь у тебя жир, то тебе было бы хорошо, да пойди же накопи его.

Сашка слушал старуху и понял, что умер он по своей глупости, потому что он не догадался, что у таких покойников не может быть жира. Тогда ему сделалось жаль своей погибшей жизни, он решил, что это его наказал Господь за грехи. Хотя он примирился с мыслью о том, что он умер, но его все-таки страшило его положение. Он лежал рядом с тем покойником, которого начал было резать перед появлением старухи, и стал размышлять, кто таков его сосед, с которым ему суждено покоиться рядом в «анатомии». Ему хотелось подвинуться и переменить положение, поднять голову, но он не мог, и это обстоятельство наполняло холодом ужаса его душу. Вдруг слабый стон дошел до его слуха, причем голос стонавшего показался Сашке необыкновенно знакомым. Стоны все увеличивались и росли, и Сашка убедился, что это стонет его сосед. Он не подумал о том, как это покойник может стонать, его это обстоятельство не удивило; но когда он, наконец, убедился, что это голос Кольки, который так же, как и он, отправился за человеческим жиром, он не выдержал. Сашка судорожно рванулся, собрав всю силу, скатился со стола в порыве неимоверного отчаяния и… открыл глаза… Сашка лежал в углу, и сейчас же сообразил, что это был кошмар, что он уснул. Но, хотя он это понял, ужас его не прошел. Ужас сна сменил ужас наяву: стоны Кольки, которые пробудили его и возвратили к жизни, продолжали потрясать его. Стоны слышались около него, и Сашка не мог удержаться от отчаянного крика, когда увидел, что на столе подымается Колька с расширенными от ужаса глазами, мертвенно бледный и страдающий.

Не успел крик Сашки пронестись по зале, как в зал поспешно вбежала баба Ковалыха с фонарем в руках. Увидев поднимающихся покойников, старуха окаменела на месте, выпустив из рук фонарь. Она не могла сообразить, что это происходит такое, и только крик Сашки: «Бабушка, ради Бога, помоги» привел старуху в себя.

***

Находясь через несколько минут в сторожке Ковалыхи, приятели рассказывали старухе свои ужасные приключения, причем Сашка присовокупил, обращаясь к Кольке:

— Если б я не заснул, то наверное бы тебя зарезал…

ЧЕРЕП[7]

I

Я проходил по кладбищу и наткнулся неожиданно на человеческий черен.

Он спокойно и скромно выглядывал из сочной зелени смоченной недавним дождем травы, на которой капли воды блестели, как мелкие осколки стекла. Казалось, будто скелет высунул из-под земли свою желтую и отполированную временем голову…

Я невольно остановился, почти изумленный этой внезапной встречей, несмотря на то, что произошла она на месте собрания трупов,