DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

– Вов, ты чё? Вов, хорош!

Вовчик, видимо, не согласился и сполз по кафелю в воду, нырнув с головой. Планшет было уплыл вниз, но уперся в бугорок сморщенного пениса и остался на месте; пальцы продолжили свой ленивый путь по виртуальной клавиатуре, выводя новые строчки сценария. Оглушительно журщала вода.

1976

Почти все. Оставался финальный рывок. Директор картины давно уже отпустил вожжи, памятуя, что якобы происходит с теми, кто переходит Горбашу дорогу. Последние трое суток тот провел без сна – стоило смежить веки, как перед глазами вставали замученные киношными фашистами «фадеевские» дети. Они тыкали лишенными ногтей пальцами и шипели: «Ты тоже!» Промедол не спасал, и Горбаш сдерживал крики боли, жуя трубку отслужившего свое мочеприемника, на что брезгливо морщился помреж. К счастью, сцена была темная, освещения на площадке – минимум, и никто не видел его гримас.

Близился финал. По подлогу Лефанова за финансовые махинации арестовали Зорину, а Тишина уволили по статье на общем собрании рабочего коллектива, единогласно одобрившего это решение. И теперь, оплеванный, он стоял посреди пустого, так и не отремонтированного интерната для детей-инвалидов (которых, конечно же, советская цензура не позволит показать). Под ногами хрустели сломанные игрушки, шелестели обрывки рисунков…

Именно так себя чувствовал Горбаш, похоронив Галю. Никогда он не думал, что все закончится подобным образом. Поначалу он искренне пытался решить дело миром, умолял Фадеева:

– Пожалуйста, Лева, не приходи больше. То, что мы делали… Это неправильно, мерзко. Тем более это видела Надя.

– Она ж мелкая, что она там понимает?

– Я понимаю, Лева. Понимаю, кто ты такой на самом деле.

– И кто же? – скалился Фадеев.

– Такой же развратник, как и те, для кого ты снимал эти мерзости.

– Мы снимали, Олежа. Ты приревновал, что ли?

– Пусть так. Умоляю, отступись, Лева. Я не хочу угрожать.

– Угрожать мне? И чем?

– Я расскажу…

– Что? Что я трахал твою жену, а ты сидел с камерой? И кто пострадает сильнее? Камера-то была у тебя. Олег Горбаш – главный порнограф Советского Союза! Звучит, а?! И Галина Горбаш – первая советская порнозвезда. Это конец карьеры для вас обоих. Да и хрен с ней, с карьерой, вы же на Колыму уедете, лес валить. А мне… Я всех чекистов в лицо знаю. Вылавирую как-нибудь, не впервой.

Горбаш молчал, пораженный обликом наглого, неприкрытого зла, и не узнавал своего наставника. А Фадеев продолжил:

– А знаешь, не надо ничего рассказывать, я сам. Устрою коллегам, хе-хе, закрытый просмотр. Тут много кто Галю не прочь увидеть, так сказать, без галстука. У тебя проектор же был, «Летний вечер» вроде, одолжишь?

Ударил его Олег машинально. Кулак прошел вскользь по мощной челюсти, голова Фадеева слегка мотнулась в сторону. Блеснули наточенной сталью серые глаза.

– Вот она, Олежа, твоя благодарность?

Это был их последний разговор. Горбаш отчаянно жалел, что не может переиграть тот день, переснять дубль, внести правки в сценарий… Но жизнь – тот фильм, который снимают в хронологическом порядке, одним дублем. Актер, игравший Тишина, взялся за метлу и принялся сметать игрушечный мусор к подвальной лестнице. Боль в спине прострелила так, что Горбаш на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, увидел…

– Лева?

– Привет, Олежа. Кино снимаешь? Про что?

– Про нас. Пусть знают. Пусть поймут. И Надя поймет.

Фадеев обернулся на площадку – так, что стало видно круглую дырку от пули в посеребренном сединой затылке.

– Извини, голова совсем дырявая. Мне кажется, или наша эта маленькая история закончилась иначе?

– Я хотел показать, что произошло бы, если бы я поступил «правильно». Рассказал всем правду. Ты бы действительно вылавировал, меня бы с треском выкинули из «Мосфильма», а Галя от позора покончила бы с собой…

Фадеев хохотнул, но тут же помрачнел.

– Извини. Не смешно. Ты мне только честно скажи: это же ты донес, да?

У Горбаша слова застряли в горле, он захрипел. Надя, заметив побледневшее лицо отца, побежала за водой к графину. Звукач выругался: кто там бормочет посреди дубля? Увидев почти беззвучно шевелящиеся губы Горбаша, осекся.

– Чего молчишь как партизан, Олежа? Я же все знаю. И кто в кабинет валюту подкинул, тоже знаю.

– В КГБ рассказали? – задушенно спросил Горбаш.

Сердце гулко бухало в ушах.

– В КВД! Я не здесь, Олежа, я у тебя в голове…

Палец Фадеева ткнул в лоб, вызвав приступ боли.

– Я не думал, что так выйдет. Только валюту…

– Так они только повода ждали… Думаешь, «Болекс» на зарплату куплен? Все мы не без греха.

– Чего тебе надо?

Горбаш замученно огляделся. Никто больше Фадеева не замечал – все были заняты съемками сцены. Актер, играющий Тишина, спускался в подвал, шурша по ступеням метлой. Грудь ожгло, будто изнутри ужалила медуза.

– За тобой пришел, Олежа. Пойдем?

Горбаш покачал головой, но его взгляд, будто усиленный трансфокатором, уже следовал за Фадеевым, тонул в черном зеве подвала, пока лестница не кончилась и его не поглотила тьма.

Актер, играющий Тишина, тоже был поглощен тьмой – стоял лицом к дальней стене бутафорского подвала и ждал команды «Снято!», но время шло, а ее все не было. Неужели в сценарии прописан такой долгий план? Раздались крики:

– Воздуха ему дайте!

– Папа!

– Скорую вызовите. Валера, вырубай уже камеру…

Лена Мандрагора разделась посреди торгового центра и попыталась снять с себя кожу! ШОК!

Необычный инцидент произошел в ТЦ «Мосфильмовском». Онлифанс-модель Лена Мандрагора (Елена Мандрыкина) вбежала в торговый центр, срывая с себя на ходу одежду, после чего попыталась подручными средствами снять с себя кожу, утверждая, что она «червивая». Девушку быстро скрутили и передали бригаде скорой помощи. Сейчас она содержится в спецучреждении.

2019

Серов плохо помнил, как вызвал по телефону портье, а тот – полицию, как его долго и муторно допрашивали, спасибо хоть налили кофе. По предварительному заключению, Вовчика хватил инфаркт: сочетание лишнего веса, горячей воды и двух стаканов виски стало для него фатальным.

Серов хотел было сразу рвануть к «Мосфильму», но уговорил себя заехать домой – переодеться и почистить зубы.

На площадке в его отсутствие работа шла полным ходом. «Светики» пауками ползали под потолком и о чем-то жужжали на своем непонятном осветительском языке, операторы с бешеной скоростью катались на операторских тележках, а декораторы, как работяги-муравьи, таскали материалы к чудовищной, геометрически и архитектурно невозможной конструкции, в деталях которой угадывался бывший ЖУРЩ, похожий теперь одновременно и на перевернутую башню, и на лабиринт.

– Что здесь происходит?! – возопил