Левиафан - Хелен-Роуз Эндрюс

— Нет, — повторил Генри.

— Ну что же, мы постараемся это исправить, — заметил я. — Мужчина должен уметь читать.

— Да, — робко откликнулся Генри.

— Ты можешь обращаться ко мне «сэр», — заметил я строгим голосом, который мне самому сразу не понравился. — Или «мистер Тредуотер», — чуть мягче добавил я. — А я буду звать тебя Генри.

— Да, сэр, — пискнул мальчик.

— Но сперва остановимся и поедим.

Щуплое тело мальчика напряглось при упоминании о еде. Я направил Бена на обочину дороги, где стояла поилка для скота. Земля здесь была гораздо суше и не так разбита, как на проезжей части. Спешившись, я помог Генри выбраться из седла.

— Прежде всего, мы заботимся о наших животных, — пояснил я, подводя Бена к поилке. — Ухоженная лошадь — это наш рабочий инструмент, и мы должны хорошенько присматривать за нашими инструментами, чтобы они могли исправно служить нам.

Генри кивнул с серьезным видом. Но от одного взгляда на его прозрачно-бледное лицо у меня защемило сердце. Я отдал мальчику весь хлеб и сыр, которые прихватил с собой, и смотрел, как и то и другое исчезает в его голодном рту.

Итак, почему я забрал Генри? Не стоит притворяться, что мною двигали благородные побуждения. Совершенно ясно, что Крисса Мур по-настоящему привязана к брату. Даже покинув дом Люси — неважно, чем уж она занималась, чтобы заработать на жизнь, — Крисса продолжала отправлять бывшей хозяйке деньги на содержание Генри. И делала так вплоть до своего ареста. Девушка много лет самостоятельно заботилась о брате, поскольку ни о родителях, ни о родственниках не было сказано ни слова. Я вынужден был признать, что немного нашлось бы людей, которые в подобной ситуации не бросили бы больного мальчика и не отправились на поиски лучшей жизни. Каковы бы ни были прегрешения Криссы Мур, но ее преданность брату заслуживала уважения. Кроме того, это может и мне пойти на пользу. Теперь, когда Генри в моих руках, возможно, удастся разговорить его сестру. Нет, конечно, речь не идет о признании — какой прок, если Криссу вздернут на виселице, — но заставить ее отказаться от нелепых выдумок по поводу отношений с Ричардом Тредуотером.

«А потом у девицы начнется обычное женское, — подумал я, наблюдая, как Генри, жмурясь от удовольствия, грызет слегка подсохший сыр, — и всем станет ясно, что никакого ребенка от моего отца она не носит. Наши с Эстер неприятности останутся позади, и мы сможем спокойно жить дальше».

Хорошо, а куда я дену мальчика, когда все разрешится? Я сделал глоток воды из фляжки и покосился на Генри, который расправился с едой и теперь задумчиво шевелил пальцами на босых ногах, глядя на них с таким удивленным видом, словно мой вопрос, обращенный к Люси, «есть ли у него башмаки?», заинтересовал его самого.

Ну что же, подумаем и об этом в свое время. А пока — нужно подобрать ребенку приличные сапоги. В чулане валяются мои старые, которые я носил подростком, они должны подойти.

— Поднимайся, — сказал я, — пора ехать. До дома еще далеко, а когда доберемся, познакомлю тебя с сестрой.

К дому мы подъезжали уже затемно. Генри начал клевать носом, его голова упала мне на грудь, тело расслабилось. Я вытянул плед из седельной сумки и закутал им мальчика. Примерно так же — в седле перед собой — мы возили купленную на рынке свинью или овцу.

Я осторожно соскользнул на землю, снял Генри и, перекинув через плечо, словно набитый соломой тюфяк, освободил одну руку, чтобы привязать Бена к коновязи во дворе. Возясь с поводьями, я вдруг почувствовал, как сильно устал. Сегодня больше никаких дел — горячий ужин и в постель. И никаких наставлений Генри. Пусть этим займется Эстер, когда утром будет распределять работу по дому между слугами. Ну если только задам мальчишке еще пару вопросов… Нет, лучше дать ребенку поспать. А завтра разберемся, что ему на самом деле известно о сестре.

Мы вошли через заднюю дверь. Я вдохнул знакомые запахи дома, с кухни потянуло ароматом свежеиспеченного хлеба. К нему примешивался острый щелочной запах мыла — должно быть, недавно стирали белье.

По-прежнему держа Генри на плече, я вошел на кухню и остановился на пороге. Здесь царил полумрак, свечи не горели, а пламя в очаге, который топили углями, почти совсем угасло. В доме было холодно и тихо. Мое сердце кольнула печаль, когда я бросил взгляд на кресло отца, стоящее во главе стола. Отныне оно пустовало. Вероятно, теперь мне следовало сидеть там. Но я не мог представить, что опушусь на широкое дубовое сиденье и займу место отца. Нет, не сейчас.

— Эстер, — позвал я.

Ответа не последовало.

Я усадил Генри в отцовское кресло и подсунул ему под голову небольшую подушечку, лежавшую на лавке. Мальчик пошевелился, но не проснулся. Я хотел было развести огонь и согреть воды, но передумал и решил сперва заняться Беном и отыскать сестру. Прежде чем уйти с кухни, я поплотнее укутал Генри пледом, а сверху накинул еще один. Выйдя на холодный темный двор, я завел коня в стойло, проверил остальных животных и вернулся в дом.

— Сестра?! — позвал я.

На мой призыв снова никто не откликнулся. Может быть, она ушла спать. Нет, не похоже на Эстер. Она добросовестная хозяйка и не ляжет, пока не закончит все положенные дела.

Скинув сапоги, я направился в гостиную. В лицо мне пахнуло теплом, я понял, что Эстер разожгла там камин. Я остановился на пороге. Сестра устроилась на стуле с высокой резной спинкой, лицом к огню, и задумчиво смотрела на едва мерцающее пламя. Камин почти угас, давно пора было пошевелить угли или подбросить еще, но Эстер сидела неподвижно. Ее профиль четко вырисовывался на фоне тусклого оранжевого света. На лице сестры застыло непривычносуровое выражение. У меня невольно промелькнуло воспоминание о той ночи, когда с ней случился припадок и я узнал о смерти отца.

— Эстер, я вернулся.

— Да, вижу, брат.

— Огонь почти погас, — заметил я, чувствуя себя чрезвычайно глупо. Но тут же вздохнул с облегчением, когда Эстер соскользнула со стула и опустилась на колени возле камина. — Почему ты сидишь в темноте? Думала об отце?

— О себе, — вороша угли, ответила Эстер. Наконец пламя весело разгорелось. Сестра распрямилась, но осталась на полу. — Посиди со мной, — тихо попросила она, и у меня снова появилось странное ощущение, что я говорю с незнакомой Эстер, словно передо мной взрослая женщина, а не девочка, которую я оставил сегодня утром.

Я придвинул стул