Пленники Чёрного леса - Геннадий Петрович Авласенко

– Большой медведь идти по лесу, – сообщил Аверзагар Стиву, прислушиваясь к чему-то, для молодого воина совершенно не различимому. – Далеко идти. Лошадь слышать, пугаться. Медведь тоже пугаться костра, прочь уходить.

– А оборотень? – спросил Стив. – Ты его слышишь?

Аверзагар отрицательно покачал головой.

Это хорошо! – Стив посмотрел в сторону спящего неподалёку Бара. – Разбудим их или ещё немного покараулим?

– Мой сидеть ещё может! – гном внимательно взглянул на юношу. – Твой уже спать хочет?

Стив пожал плечами.

– Да нет, вроде…

Гном пробурчал в ответ что-то совершенно невнятное и снова принялся молча рассматривать пляшущие языки пламени. Стив тоже молчал, мысли в голове вяло перетекали друг в друга, путались в беспорядке…

«Как быстро может человек привыкнуть ко всему необычному! – вдруг подумалось юноше. – Вот и Чёрный лес, которым меня пугали с детства, уже не кажется мне страшным, а, может, я просто привык к нему? А ещё я сижу у костра наедине с гномом, и, почему-то, воспринимаю его не как гнома, не как злое, уродливое, абсолютно чуждое людям существо, в отвращении и ненависти к которому тоже воспитывали меня с самого раннего детства… сейчас я воспринимаю его, скорее, как одного из своих боевых товарищей. Как Бара, как Люка… впрочем, Люка я воспринимаю куда отрицательнее, чем Аверзагара, как это не странно!»

Стив украдкой взглянул в сторону неподвижно застывшего гнома. А интересно, как сам гном воспринимает сейчас его, Стива?

И, как бы отвечая на мысленный вопрос молодого воина, Аверзагар вдруг заговорил, негромко, размеренно, по-прежнему не глядя на Стива.

– Гном тоже ненавидеть человек. Любой гном. Сильно ненавидеть. Бояться тоже.

– Но почему? – Стив испытующе посмотрел на гнома, пытаясь поймать его взгляд, но тщетно… внимание Аверзагара было приковано к огню, и только к огню… – Почему гномы ненавидят и бояться людей?

– Почему? – гном, наконец, повернул широкое тёмное лицо в сторону юноши. – Вы – убийцы есть! Вы убивать гном, это понять можно мне. Но вы убивать и человек! Это мой понять совсем нельзя!

Гном замолчал и снова повернулся к костру.

– Мы убиваем врагов! – пылко воскликнул Стив. – И мы не убийцы, мы – воины, потому что убиваем их в честном бою! – он вспомнил вдруг, как врывались они в волчьи селения, как вели себя там после… вспомнил и поморщился. – Во всяком случае, если мы и убиваем своих врагов, мы просто мстим им за все те зверства, которые они…

Перед мысленным взором юноши вдруг снова, ярко и отчётливо всплыли те давние, страшные события. Двенадцать лет уже минуло, а словно вчера всё это было!

Вот врываются в их селение страшные всадники в волчьих шапках и накидках… вот они, с воем и улюлюканьем мчаться по улицам, поражая стрелами разбегающихся в панике жителей и рубя их налево и направо. А вот уже Стив вместе с отцом сидят в маленьком потайном убежище на огороде. Убежище хорошо замаскировано, оно совершенно не заметно снаружи… и всё должно хорошо окончиться… вот только матери с ними почему-то нет. Сквозь узкую смотровую щель мальчику хорошо видно всё, что происходит сейчас в селении… он всё спрашивает отца про мать, где она и что с ней… но отец, кажется, и сам этого не знает, а потому сильно взволнован, хоть и старается не показать Стиву своего волнения. А потом… потом началось самое страшное…

Зарычав, словно раненый зверь, отец вдруг выбирается прочь из убежища, крикнув напоследок Стиву, чтобы тот оставался на месте и не смел бежать вслед за ним. Ничего ещё не понимая, но уже чувствуя что-то нехорошее, Стив вновь приникает к смотровой щели и вдруг замечает мать, которую тащит за собой на аркане один из этих чужих всадников. Лицо матери страшно искажено, она, кажется, что-то кричит, но крика её не слышно совершенно во всеобщем человеческом вопле…

Дальнейшее же, Стив помнит лишь урывками…

Вот отец, уже с мечом в правой руке и со щитом в левой, бежит как раз наперерез этому всаднику… и тот замечает это и тоже взмахивает мечом, выпустив при этом из рук аркан. Мать вскакивает на ноги… и в это же самое время отец и чужой всадник сшибаются в смертельной схватке, и меч отца глубоко вонзается в грудь пришельца, и тот падает навзничь, успев в последний момент обрушить свой меч на неприкрытую шлемом голову отца.

Вот мать бросается к отцу, пытается поддержать его… а тот стоит, согнувшись и обхватив обеими руками голову, а между пальцев у него течёт что-то алое и Стив не сразу соображает, что это кровь. Потом отец медленно оседает на землю, а мать, обхватив его за плечи, тащит куда-то в сторону от дороги… тащит и не успевает, потому что в это же мгновение ещё один всадник в высокой волчьей шапке на мгновение заслоняет от Стива и мать, и отца.

Всадник пытается втащить мать к себе в седло, он схватил её за волосы… но матери удаётся вырваться и даже отбежать в сторону… и вот уже в её руках тяжёлый, кованый меч отца. Высоко вскинув меч над головой, мать идёт прямо на всадника, лицо её по-прежнему искажено, но теперь оно искажено ненавистью, оно совершенно чужое, совсем незнакомое Стиву лицо… и всадник, то ли от страха, то ли от неожиданности, подаётся назад, отступает перед женщиной с мечом. А потом в груди матери, словно сама собой, возникает вдруг арбалетная стрела, за ней другая… и мать, выронив меч, падает навзничь, совсем рядом с бездыханным телом отца…

И отчаянный крик самого Стива… и провал, полнейший провал в памяти, ибо очнулся он уже в доме своего дяди…

А потом были погребальные костры, множество погребальных костров… и отца с матерью сожгли вместе, ибо все в селении знали, как любили они друг друга. А для Стива началась сиротская жизнь в доме у дяди, хорошего, доброго человека… но всё равно, для Стива эта была сиротская жизнь. А ещё была бешенная ненависть ко всему волчьему племени, и лютая жажда мести, и желание поскорее вырасти и стать воином…

И вот его желание осуществилось, и юноша отправился в свой первый в жизни поход, закончившийся так неудачно. Его вела, в первую очередь, жажда мести, но, после всех тех зверств, которые творили уже его собственные соплеменники в волчьих поселениях, уверенность в своей правоте незаметно пошатнулась, ослабла… впрочем, окончательно она всё ещё