Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

— Чего вам всем надо?

«Все» столпились в дверях мансарды — лысый Говард, Я Вам Клянусь, Артур и прочие, и прочие. Вся его банда, все, кого он знал. Ну и чего стряслось?..

— Ребят, вы чего пришли?

Но те хранили молчание. Ни шутки, ни ухмылочки, и локтями никто не пихался. Так не бывает. Они смотрели на него и молча ждали.

На этот раз у Рыси получилось встать, точнее, сесть — только затем, чтоб обнаружить, что он лежал в мансарде на полу, завернутый в синий плед на манер гусеницы. Лежал у стены, на своем обычном запасном месте, а на кровати, через комнату, сидела Роуз и медленно расчесывала волосы. На кровати кто-то сладко спал, свернувшись клубком, но кто именно, Рысь пока не разглядел. Наступал отвратительный момент, когда в его гудящей голове из осколков медленно собирался вчерашний день.

Вот Яблоко ухмыляется у входа в душ. Вот Щепка заслоняет собой Леди и огрызается. Вот Яблоко облизывается. Вот сбор на кухне. А потом все эти придурки куда-то двинулись, а он, тоже придурок, потащился в мансарду, по пути подобрал Щепку, и та уснула на их с Роуз кровати почти сразу — от впечатлений, что ли?.. Потом пришла Роуз, уселась рядом, взяла его ладонь в свои и наконец сказала:

— Я бы на твоем месте достала из-под кровати все, что там лежит.

И Рысь достал — раз стопка, два… четыре, всё вроде. Листы, исписанные крупным четким почерком, узкими буквами, почти без помарок — записи мастера. Старого мастера, который, может, один во всем городе мог помочь Щепке, знал, что делать с Яблоком. Или даже не в городе, а в мире.

И полдня Рысь смотрел на эти стопки — как вытащил из рюкзака, так и смотрел. Казалось бы, ну десяток листов, ну два десятка, ну пусть даже сотня! А Рысь держал их в руках и не мог начать читать. Присутствие Роуз почему-то раздражало, может, потому, что он точно знал: она бы прочитала не колеблясь. А он, дурак…

— Ты вообще собираешься начать?

— Да не могу я!

— Ну а кто может тогда?

Роуз уходила, воцарялась тишина, и Рысь снова бессмысленно утыкался в записки мастера. Ну что там может быть такого? «Что ты медлишь?» Пальцы казались грубыми, а мысли — вязкими, будто всю ночь не спал. «Эх, гуди, голова, печальный колокол, ни на что-то ты больше не годна». Перед глазами плыло.

— Зачем ты их вообще запрятал?

— Просто так! Думал, пригодятся.

— Пригодились?

Как же Рысь не любил вот так ругаться.

Щепка спала, укрытая курткой, Роуз потом добавила еще и пледы, и потому спор выходил прерывистый — стоило одному из них повысить голос, как второй вскидывался: не буди ребенка! Вот Щепка дернулась, и оба обернулись. Рысь перечислял в уме ответы Роуз: да, да, все хорошо, нет, не приснилось, да, у нас в мансарде, нет, обязательно спасем, да точно же, хочешь сока, хочешь воды, чего ты хочешь? Так и сидели, дураки, не шевелясь, смотрели — дрогнут веки или нет, как будто это было сейчас важно. Но Щепка глаз не открывала, только хмурилась, и вот уже упреки Роуз лились заново:

— Ты хоть теперь-то собираешься узнать, как ей можно помочь? Это ты-то, с твоей душой…

— Какой душой?

— Ну как с какой, с рыцарственной…

— Да не гони…

— Вот и делай тебе комплименты.

Неловко выходило, муторно, стыдно. Обижал женщину, ровнял листочки с записями, слушал краем уха дыхание Щепки, бесился, но решиться не решался, а время уходило, уходило…

А может, просто было уже поздно. Может, он не хотел их читать лишь потому, что заранее мучился виной. Ну да, конечно, надо было раньше думать, надо было сто лет назад прочесть всё, а еще надо вставать по утрам нормально и хоть кого-то сподвигать на зарядку, а еще нужен календарь на стенку в кухне — да сотню вещей вечно нужно сделать! Рысь часто думал, что, пока Приют не развалился, можно считать, что он, Рысь, все-таки справляется. Не справился? Дурак и есть дурак?

Он наугад потянул из стопки лист, выхватил взглядом строку: «…Да, пацан талантливый, но надолго его, конечно, не хватило бы…»

Роуз пристроилась читать за его плечом.

— О как, — сказал Рысь. — Талантливый пацан, смотри. Не абы кто. Надолго — это, извини меня, на сколько?

— Ты с кем говоришь, с мастером или со мной?

Рысь потерся головой о ее шею.

— Я не хочу это читать.

— Почему, милый?

— Я не хочу, чтобы он снова мне приказывал.

— Через года?

— Через года.

— В письменном виде?..

Рысь вздохнул, зашуршал листами.

Роуз вздохнула:

— Ты боялся, что там будет плохое что-то? Про Приют?

— Что там будет этот его великий план, как нас использовать для общего-то блага.

— Но завещание его хранилось в другом месте.

— Да откуда я знал-то? Испугался, сгреб эти записи, потом не до них было.

— Два года не до них?

Рысь закатил глаза:

— Я боялся, что, если прочту, мне выбирать придется меж его приказом и своим… совестью своей… не знаю… типа того. А тут вдруг — о-па — выбор со стороны, и не получится больше делать вид, что все нормально.

— Не получается тянуть все на себе?

— И это тоже.

— Отдай Щепку мастеру.

Рысь оторвал взгляд от листов и встретился глазами с Роуз — наверное, не так расслышал? Не поверил, но Роуз повторила очень четко:

— Серьезно, милый. Лучше мастеру, чем Яблоку. Мастер спасти может кого-то одного, во всех смыслах спасти, как тебя старый спас. И Яблоко при нем к Щепке не сунется. А потом мы подумаем, что дальше. Ребята к мастеру пошли сюда его позвать, и он возьмет ее, я это точно знаю. Только там может быть такое, что он захочет услышать про ее прошлое.

— Ты хочешь старую мастерскую фляжку, что ль, использовать?

— Ну, можно в морок погрузить, но ты не любишь.

Погружать в морок умели старшие девушки, используя для этого силу города. Эту же силу использовал мастер, даже оставлял про запас в виде темной жидкости. Конечно, рецепт мастера был безопасней, и вот его Рысь все это время берег на черный день. Что ж, такой день настал. Только вот есть одна загвоздка.

— А ты уверена, что ее это не разрушит? Помнишь, мастер говорил: нужна готовность воспринять честное прошлое во всей полноте и так далее, и так далее?

— Щепка сильная, — Роуз качала головой, — так что не разрушит.

— А она хочет вообще?

— А какая разница? Серьезно, лучше невредимая и обиженная, чем… — Роуз поморщилась, сглотнула конец фразы. — Ты подумай, что тут начнется, если Яблоко хотя бы в четверть исполнит, что говорит. Она же будет нарываться раз за разом, даже если он ее и не съест, она же выплеснет себя всю, если он останется. И ей некуда отсюда деться, кроме как к мастеру. Устроим игру в зале, ну помнишь, «расскажи про прошлое», все это любят, Щепке достанется водить, дадим ей хлебнуть силы, она что-нибудь скажет, и мастер увидит.

— А что ему за дело до ее прошлого?

Роуз махнула рукой:

— Ой, даже не спрашивай. Не только у тебя полжизни сводится к благодарности кому-то старшему.

А потом Рысь до ночи готовил эту несчастную силу, наугад читал строчки в записках старого мастера и пытался не вспоминать его самого, а он вспоминался все равно. Оба в голову лезли: и новый, и старый. А еще было там, в записках, вовсе несусветное, да не могло этого быть, чушь же собачья!

— Да чтоб его, а.

Рысь кое-как выпутался из пледа, мстительно пнул его ногами и вскочил.

— Что там, народ? Что вчера новый мастер вам сказал?

Он ринулся искать джинсы, не нашел, ругаясь, вытащил из рюкзака мятые шорты, взъерошил волосы и повторил:

— Что было-то?

— А угадай с трех раз.

Рысь кое-как