DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

– Какая Агафена?

– Из монастыря. Справлялась о здоровье и велела немедленно в церковь идти, исповедоваться.

Агафена из монастыря, ее будто не хватало до кучи! Плевать на нее.

Демьян Петрович шагнул на лестницу, спустился и заглянул в поварскую.

Первым накинулся страшный донный смрад, смесь запахов залежалой гнили и водорослей. Демьян Петрович отшатнулся сперва, но потом все же заставил себя посмотреть на то, что творилось внутри.

Огромных размеров живой сом лежал с разверстой пастью прямо на половицах. Двое поваров, закатав рукава, проталкивали в сома человеческую голову. Сом извивался, ворочался, заглатывал и шлепал хвостом по полу. У стены были свалены черные тряпки.

От увиденного по хребту Демьяна Петровича выступил пот, кровь от головы отхлынула, и в ней стало пусто-пусто, словно мысли все улетучились вмиг, как капли воды с раскаленных углей. Затылок исчез в глотке. Пасть сома захлопнулась, брюхо распласталось по полу, хвост угомонился.

Повара обтерли о фартуки руки и обернулись.

Демьян Петрович рад был бы провалиться прямо в погреб, да хоть в самый ад, лишь бы оказаться подальше от представшей картины. Разом сошли и злость, и спесь, руки безвольно обвисли вдоль тела. Проклятый смрад заполз будто в самое нутро, умостился среди кишок, и теперь там что-то нервно подрагивало.

– Мне бы полового вашего повидать, – выговорил Демьян Петрович, с огромным трудом преодолев онемение в горле.

Повара переглянулись.

– Он у меня записку вымел, подлец, – попытался прояснить Демьян Петрович, поглядывая с опаской на сома. – Как бы отыскать?

– Мы его за водкой послали, – сказал один из поваров. – К вечеру будет.

К вечеру… Да к вечеру Ермолин уже продаст свою баржу! Демьян Петрович посмотрел на сома. Да ведь не могли же взаправду его человечьей головой фаршировать… Не могли, конечно. Это вновь наваждения, домыслы, замороки. Сом раскрыл пасть и зашаркал плавниками по полу, словно пытался оттолкнуться. Размеры его ужасали и восхищали одновременно. Никогда бы не подумал Демьян Петрович, что в притоках Волги есть такие рыбины.

– Надо бы его ухандохать, – сказал вдруг один из поваров, и Демьян Петрович невольно вздрогнул.

– Сома, – пояснил второй.

На всякий случай Демьян Петрович отошел от сома подальше и спросил робко:

– А вам его с какого адреса прислали?

– С какого прислали, на том уже нету, – был ответ.

– С Карманного переулка?

– С Караванного.

– А-а-а. А дом-то какой?

– Третий.

– А с какого угла?

– По левую руку от моста.

– Из подвальчика?

– Из подвальчика, – кивнули оба.

Наступила пауза, заполненная звуками, с которыми громадный фаршированный кем-то сом ерзал по полу.

– Вы б его ломиком, – понапутствовал Демьян Петрович, прежде чем удалиться.

Он вышел из дома Фролова, поймал пролетку, назвал адрес извозчику. Увиденное на кухне странным образом поблекло, словно под воду погрузилось. Издали из-за моста ударил колокол. Это били часы на здании биржи. Пять часов настучали! Колокольный звон напомнил насчет церкви и исповеди, но Демьян Петрович мысль эту отмел. Куда тут исповедоваться, когда сделка вот-вот прогорит? Вот обчихвостит Ермолина с его раками, купит на вырученные барыши тюленя и отплывет в родные края с прибылью, по векселям расплатится. Тогда можно и исповедаться. А излишки, ежели таковые будут, – непременно в монастырь отрядить.

Как назло, перед самым въездом на мост раскорячились цельных три обоза, застряли на четверть часа, ждали, пока бурлаки друг с другом натешатся, кто кого матом громче переорет. Разъехались, наконец.

Извозчик погонял кобылку. Демьян Петрович нервничал. Где бы этому Карманному-Караванному переулку-то быть? Меж тем миновали биржу, под которой вся набережная густо была заляпана илом. Взлетели на какой-то холм, потом спустились с холма, к устью Песчаного переезда, к стенам кремля повернули. Домишки тут были чахлые, того и гляди кирпичи на голову посыплются. Здесь тоже шла разношерстная торговля, в основном порченой рыбой и черствым хлебом. Среди покупателей в истасканных польтах сновали «вольные промышленники», и Демьян Петрович схватил пару охочих взглядов на собственной персоне, отчего сделалось ему неуютно и боязно.

Извозчик остановил у покосого двухэтажного домины, на вывеске которого значилось: «Сенькин дом». Демьян Петрович выглянул, нашел глазами мост, отсчитал третий дом, уперся взглядом в Сенькин. Пролетку отпускать не стал, всяко бывает в подобных местах.

Внутри было душно и смрадно. Трактир, расположенный на нижнем этаже, был битком набит народом. Тут хоть пост, хоть мясоед, все едино – жрут что ни попадя. Сверху из мезонинов доносились глумливые голоса полуголых цыганок, снизу – топот ног, пьяные крики и грохот посуды. Среди толпы метались потные половые с графинами, рюмками, подносами с едой. Из щелей пахло уксусом и плесенью.

Демьян Петрович прошел чуть глубже. Тут же из угла к нему подлетел половой и поинтересовался, чего бы принесть.

– Где у вас тут проживает Ермолин Тимофей Михайлович?

Половой провел его по коридору и оставил перед узенькой дверцей в подвал. В подвальчик.

Демьян Петрович постучал. Из-за шума, раздававшегося из зала, расслышать, что происходит за дверью, было невозможно. Не открывали долго. Демьян Петрович постучал еще раз. В конце концов изловил того же полового и спросил, не выходил ли куда Ермолин.

– Откуда же мне знать? – удивился парень. – Поспеть бы тут за всем. Стало быть, ушел, раз нету в комнате.

Стало быть, ушел. Тоской обдало, чуть не до слез. Теперь, поди, уже к семи время, скоро фонари зажгут по улицам, сядут Воротилов и Ермолин напротив друг друга в трактире у Фролова и порешают насчет раков. Ах, какая маржа сквозь пальцы утекает!

Демьян Петрович выскочил за порог, и действительно, зажглись редкие в этой части города фонари. Кинулся он к пролетке, а ее и след простыл. Это как же так?! Ведь был же уговор!

Вокруг пусто, словно весь серый люд, теснившийся еще каких-то полчаса назад, слизало паводком.

От стены Сенькиного дома, точно гной из цельной кладки, отделилась смутная в теплых сумерках фигура. Высокая, сутулая, в каких-то колеблющихся одеждах, с суставчатыми клешнями вместо рук, ступила она под фонарь, и тень от нее стрелой вытянулась сразу до испуганного купца.

Демьян Петрович отшатнулся, закрывая лицо рукавом. Слишком страшен был образ, явившийся ему в тусклом свете фонаря. Слишком гадким, слишком противоестественным. Он выглянул из-за рукава, надеясь, что морок испарился.

Жуткая морда покачивалась на худом человеческом теле совсем близко. Зеленоватый удлиненный череп, на нем – два выпученных черных глазка, на вытянутом рыле трепещут отвратительные отростки, сжимаются и разжимаются жадно. А за ними зубы. Частый-частый ряд изогнутых игл. Длинные усики протянулись к Демьяну Петровичу. Урод щелкнул клешнями, застрекотал утробно, как-то весь подобрался.

Из внутренностей