Обращенные - Дэвид Сосновски

— Это надо было видеть.

Сейчас ей достаточно воспоминания, чтобы снова улыбнуться. Она все еще помнит, как клоуны прикрывали головы своими разноцветными пижамами, как защищали свой грим руками в перчатках а-ля Микки-Маус, как с треском раскрывали свои крошечные зонтики.

Они принесли воздушные шарики. Воздушные шарики вместо цветов. Вместо носовых платков. Или свечей. Или чего-нибудь более подобающего случаю. И когда начался дождь, клоунов охватила паника, и они выпустили свои шарики, пытаясь спастись от кары небесной. Обелиск смотрела, как шарики взлетают, борясь с дождем, который прибивает их к земле, барабанит по их туго натянутой коже, заставляет безумно колотиться, подобно сердцам.

Отлично.

Вот что думала О, глядя, как дождь стирает улыбки дюжины лиц, глядя, как все фальшивые усмешки исчезают в огромных воротниках.

За тебя, мама.

Вот что думала маленькая девочка — совершенно одинокая и тогда, и ныне, — когда ее одежда намокала и становилась тяжелой, а в ее ботинках — обычных ботинках обычного размера — начинало хлюпать. Она представляла себе отца и маму, которые улыбались там, откуда падал дождь. Улыбались и снова держались за руки. Отец, которого она знала только по фотографиям, и который следил сверху за тем, как растет его дочь. А кожа у мамы наконец-то была чистой и достаточно гладкой, чтобы показывать ее на телеэкране.

Если не считать одного раза — когда я выслеживал первого из убийц Клариссы, — мне не доводилось бывать в подобных заведениях с тех пор, как Исузу вошла в мою жизнь. Мысль о том, чтобы хотя бы на минуту отвлечься от процесса ее воспитания ради того, чтобы пялиться на чьи-то титьки… нет уж, увольте. Однако ныне дом Ковальски посетила Эбола. И появление лишней пары молочных желез внезапно показалось мне неплохой идеей. Таким образом, я вернулся. Я снова вернулся… и снова влюбился.

Но вот что я скажу вам прямо сейчас.

Я не знаю, верить ли Обелиску.

Я не знаю, верить ли розовой слезе, которую она только что уронила.

Люди, которые не посещают подобного рода заведения, вероятно, думают, что подобного рода заведения существуют только для одного: чтобы раскручивать танцовщиц на «танцы на коленках», вызывать у себя эрекцию и засовывать купюры за резиночки их стрингов. Да, в основном здесь происходит именно это. Но не только. Еще есть разговоры. Здесь рассказываются истории. Клиенты придумывают себе лучшую работу и лучшую жизнь, чтобы произвести впечатление на танцовщиц, танцовщицы придумывают себе беды и горести, чтобы вытянуть из клиента еще немного наличных. Мисс О может быть полна горя или дерьма — честное слово, я не знаю. И, честное слово, меня это не колышет.

Я влюбился в них обеих. Внезапно. Вот так — взял и влюбился. Я люблю маленькую девочку, дерзко оплакивающую свою мать-клоунессу. И я люблю стриптизершу, которая могла придумать всю эту историю просто из потворства мне. Я люблю даже эту некогда отталкивающую татуировку — теперь, когда выяснил, что она означает.

И я продолжаю делать попытки не опростоволоситься. Я должен притвориться умным. Интересным. Очаровательным. Я веду этот разговор, дабы продемонстрировать, что у меня есть мозги, и что я не похож на придурков, с которыми ей, возможно, приходилось иметь дело.

О дарит мне улыбку.

— Мне нравится, как ты… — начинает она, потом касается краешком своего бокала краешка моего, и раздается звон: тиньк!

Что-то подсказывает мне, что она уже использовала эту шуточку, и не раз — возможно, это у нее что-то вроде барометра, дабы судить о сообразительности клиента. Не желая ее разочаровать, я соглашаюсь.

— Спасибо, — говорю я и удостаиваюсь еще одной улыбки.

К этому моменту мы уже поведали друг другу о главных событиях своей жизни. Для О это были похороны ее мамы, для меня — война, превращение в вампира, тернистый путь к доброжелательности. Мы уже поговорили о работе, о музыке, о кино, о том, каким каждому из нас запомнился последний закат солнца, который мы видели.

— Я стояла спиной к этому дому, возле мусорного бачка, и курила в перерыве между выступлениями, — вспоминает О. — Солнце опускалось в конец проулка, заливая своим светом все лужи, которые были между ним и мной. Небо было цвета лаванды, и высокая трава, которая росла возле забора, начинала сверкать, точно неоновая вывеска…..

— А я просто надеялся, что оно взойдет еще раз, — говорю я. — Я был во Франции, шла война. И у меня был один из тех дней, когда смерть, кажется, подкрадывается к тебе все ближе и ближе. Я помню, как был потрясен: падает граната, во все стороны летят грязь и булыжники, щепки сломанного дерева, из парня, с которым ты только что разговаривал, фонтаном брызжет кровь. А потом граната взрывается — и все, что между тобой и солнцем, охвачено огнем, и по небу тянутся черные дымные ленты.

— Мой мне нравится больше, — говорит О.

— Мне тоже.

Мы ненадолго замолкаем, и мой взгляд блуждает, пока мои глаза, наконец, не ловят отражение спины Обелиска, висящее над ее левым плечом. Как я уже указывал прежде, миф о вампирах и зеркалах не имеет ничего общего с правдой, и место, где мы находимся — лучшее тому подтверждение. Зеркала здесь везде, они множат количество точек обзора, позволяя клиентам незаметно наблюдать за происходящим, а танцовщицам — очаровывать вас каким-нибудь пустяком, прежде чем вы заметите, что у нее потек макияж, вычеркнуть кого-то из списка кандидатов, подмигнуть подружке, танцующей у пилона. Глядя на молитвенно сложенные ладони, которые отражаются в зеркале напротив, я снова вызываю в памяти свой любимый кусочек недавно полученной научной информации: о том, что самка богомола обыкновенного, занимаясь любовью, откусывает своему партнеру голову.

Я делюсь этой информацией с татуированной леди, сидящей напротив меня, и она говорит:

— Ловко сказано, ловкач.

— Прошу прощения?

Она смотрит на часы.

— Это твоя вторая серьезная попытка затащить меня в постель за последние полчаса.

Я моргаю. Честное слово, я не задумывался о том, насколько соблазнительным может быть разговор о размножении насекомых, но сейчас, раз уж О обратила на это мое внимание… ладно, пусть будет.

«Ловко сказано, ловкач», — думаю я, пытаясь не улыбнуться. Вместо этого…

— Я смущен, — говорю я. — Я изумлен. Потрясен. Я…

— …попался, — подхватывает О, выпуская новую струйку воображаемого дыма.

Она берет меня за руку и похлопывает по ней, в то время как я начинаю собирать себя в кулак, чтобы выслушать объяснение — официальное, личное, — по поводу свиданий с клиентами. Или, возможно, она собирается представить меня своему бойфренду, который как раз оказался неподалеку. Или — кто знает? — своей любимой подруге. Женщины знают столько способов сказать мужчине «нет» так, чтобы его самолюбие при этом не пострадало. Будучи мужчиной, я уже слышал все эти отговорки — за исключением того, что сказала мне О.