Сибирская жуть - Андрей Буровский

Красиво было идти по вышине, оставляя темноту сзади, лицом к закатному великолепию. В полутьме белели старые колеи, прекрасно заметные на каменистом склоне. Звенела под ногой древняя земля. Но идти здесь было невозможно, и мы сворачивали на другую дорогу, еще до сопки. Идти становилось совсем не так удобно, и было на той дороге темнее, и видно не так хорошо – дорога вилась в тени сопки. Но здесь, мимо березовых колков с накопившейся между стволов совсем уже густой темнотой, мимо камней древних курганных оградок, идти оказывалось несравненно приятнее. Ну темнота и темнота, вечер и вечер; а видно было достаточно, чтобы не сбиться с пути.

Запомнилась одна такая дорога из Туима, уже в самом конце сентября. Мы с мамой возвращались с рюкзаками и вышли к поселку почти в полной темноте. Закат почти догорел, но еще были совсем неплохо видны и домики, и дорога – светлее окружающей травы. Домики стояли пустые, темные и выглядели заброшенными и одинокими. Только окна нашего красновато светились, на этом фоне мелькали тени – внутри, в комнате, горели свечи.

А у ограды нас встречала Катя… Тогда Кате было хорошо за тридцать, но для меня она как-то и была, и навсегда оставалась именно так – Катей без имени-отчества. Может быть потому, что была Катя вернейшей ученицей мамы, очень близким и преданным ей человеком. Деревенская женщина изо всех сил тянулась к другой жизни, перенимая и манеры, и отношение к жизни. Трудно сказать, что получилось бы из Кати, если бы через два года ее не убил муж-алкоголик.

Ничего не было сказано, пока мы не подошли вплотную, не скинули рюкзаки на крыльцо, чтобы еще раз постоять на прохладном ветру, посмотреть на закат, на молчащую темную степь.

– Удивительно, – сказала тогда мама, – удивительно, как бывают некоторые места неприятными в темноте!

– Не говорите, Елена Вальтеровна! – подхватила Катя.

Голоса у обеих были напряженными, и это все, что произнесли обе на ступеньках крыльца. А в доме шел разговор уже совершенно о других предметах.

Еще через несколько дней приехал начальник леспромхоза, разбитной и кокетливый, явно не против поухаживать то ли за мамой, то ли за Катей.

– А вы не боитесь тут жить?! Тут же могила!

До сих пор слушали горе-начальника вполуха, но тут все головы поднялись.

– Могила? Где?

Осчастливленный вниманием, начальничек картинно всплеснул руками.

– Вы разве не знаете? Вон же, над озером, могила! Неужели вы не видели?!

– Там же кучи камней…

– Это могила рассыпалась! Был высокий холм из камней, он рассыпался. Тут погиб парень, шофер, когда строили поселок!

– Поселок биофизиков, где мы живем? – для убедительности Катя даже постучала ногой по полу.

– Ну да! Он возил, гравий возил, а машина и перевернулась. Он выскочил из кабины, покатился вниз по склону, а машина перевернулась еще раз, ему ноги и придавило! Может, парень и спасся бы, да загорелась машина… Обгорел он, и никто не видел, не помог. Несколько часов пролежал; умер, как только нашли…

К этому времени все уже очень внимательно слушали рассказ.

– А что же его здесь похоронили? Почему родственники не забрали тело?

– Нету родственников! Детдомовский он был! – развел руками рассказчик.

– А могила, значит, развалилась.

– Развалилась, девушки, развалилась! Сначала крепкая была, хорошая, а потом камни посыпались, стали просто как куча…

Лучше от этого рассказа не стало, наоборот. С тех пор я и днем ни разу не бывал на этом месте.