Воины-интернационалисты из Беларуси в гражданской войне в Анголе 1975-1992 - Александра Владимировна Кузнецова-Тимонова

выходили раз в сутки, получали информацию. А какая-то наша волна всегда работала глубокой ночью, мы к ней подключались и получали информацию, что происходило с Союзом. Несколько минут шла эта трансляция, как земля поворачивалась. Так мы услышали о землетрясении в Армении. Слушали, записывали. Газеты нам туда доставлялись через месяц, с опозданием. Письма так же – пачками.

Сами печатали там фотографии. У меня сохранились фотографии с анголанками, видно, что у замужних и незамужних разные головные уборы, как кокошники. Ходят голенькие до пояса. Извините – оправляются стоя. Я как заметил – страшно удивился. В Лубанго, помню, смотрю в окно – а там высотка, внизу забор был и рядом дорожка, улица, и вижу – идет женщина какая-то, остановилась, постояла и пошла дальше (смеется)] Не сразу понял, зачем.

Отношения семейные своеобразные. Солдаты наши – они знали своих матерей, может, некоторые даже письма писали, кто писать умел. Отцов никто не знал.

Один из первых памятников, которые я там увидел, в Луанде, построили португалы. Красивое место очень, и на постаменте вместо памятника какому-то португалу – его снесли – поставили другой: три женщины – одна несет боеприпасы, вторая держит ребенка, и третья что-то еще изображает. То есть, они – трудяги.

В Лубанго мы бывали в парке. Прекрасный парк – в Советском Союзе таких было мало. Там несколько бассейнов, в одном из них можно проводить соревнования на байдарках. Действующая православная часовенка. Что меня поразило в хорошем смысле – впрочем, это тоже португалы делали – обезьянник, в частности – что там нет захоронений, памятников. Это ведь у нас такая традиция была – поставить памятник воинам, погибшим, или даже захоронить их в местах массового отдыха, гуляний! Это же абсурд, дикость! Помню, когда был в Азербайджане, когда у них были проблемы с Карабахом, тоже памятников наделали, и люди туда не ходят отдыхать – ведь это могилы! Нельзя места отдыха превращать в кладбища! А там, в Анголе, такого не было, и меня это приятно поразило. Я-то помнил, что у нас в каждом парке есть или памятник, или могила какая-нибудь братская, хоть это и неправильно. Это я говорю свое мнение.

Сохранились фотографии с кубинскими советниками. Там ведь были кубинские регулярные части, а какое-то время спустя они параллельно ввели своих советников в бригады ангольские, параллельно с нами. Такой же был состав, приблизительно в тех же званиях, но – нас охраняли 11 ангольцев, «гварда» наша, а у них была своя охрана – специальный взвод, 35-36 человек примерно, все отлично подготовленные, раскачанные капитально. Мы отмечали у них очень хорошие отношения между офицерами и солдатами, почти никаких различий. Прислали им ром на праздник в честь штурма казармы Монкада, кажется, и офицерам, и солдатам полагалось. И столы были практически одни и те же, где питались офицеры и солдаты, всем наливали по рюмочке в честь праздника. Но: поступила какая-то команда – сразу включается субординация и солдат превращается в подчиненного, никакой фамильярности, никаких возражений! Мгновенно перестраивались, мгновенно все выполнялось.

– Кубинцы говорили по-русски?

– Кубинцы говорили, причем достаточно хорошо. Многие из них оканчивали наши учебные заведения. Политработники, с которыми я общался, оканчивали Минское военно-политическое училище. И жены у многих были из Союза, даже из Минска. Они шутили тогда: кто самый большой зверь? Начинаешь гадать, кит там или слон, или еще каких животных самых больших вспоминать. А они в ответ: нет, самый большой зверь – это кубинец. Почему – отвечает: я здесь, в Анголе, а рога у меня растут аж на Кубе!

– Многие вспоминают, что у кубинцев было очень хорошее чувство юмора.

– Да вообще они были очень хорошие ребята! Могу много о них рассказывать.

В то же время их труд, ратный труд, очень плохо оплачивался. Один мне сам говорил: вот я тут, хоть и на всем готовом, получаю триста с чем-то песо, а жена – кстати, из Минска – преподает русский язык в университете в Гаване и получает пятьсот с чем-то песо.

Чернокожие кубинцы сильно отличались от ангольцев. Казалось бы, тоже черные – но они были красивыми, у них нет вывернутых носов и губ, они этим отличаются от анголан, хотя цвет кожи был почти одинаковый. Сами себя они называли «шоколадными», не «черными».

В Менонге, в миссии, у нас жили обезьянки. Вот такой был быт, как на фотографии видно: сами стригли друг друга. Еще фотография: после операции, в 1988 году, весной, когда кубинцы из наших БМ-21 разбили несколько подразделений, мы там захватили целые танки! Экипажи противника бросали танки прямо на ходу и убегали, а танки шли вперед, пока не заканчивалось горючее. Мы потом катались на этих танках.

Со мной в Куито-Куанавале советником по артиллерии служил Витя Милюков, из Украины. Он получил там орден Красной Звезды. Один орден Красной Звезды он получил в Афганистане, и второй – в Анголе. Еще был Полякин Юрий Ильич – был старшим советником, преподаватель из Рязанского воздушно-десантного училища, полковник. Он потом без замены уехал, можно сказать, самовольно, настоял, чтобы его отправили.

Поначалу фотографировали «поларойдом», а потом я уже стал печатать обыкновенные снимки, черно-белые. «Поларойдом» было дорого снимать: блок на 20 фотографий стоил 20 с чем-то долларов, а сам фотоаппарат, «поларойд» этот – 60-70 долларов.

Еще, когда не было боевых действий, мы вырастили в своем хозяйстве живность. На Новый год застрелили поросенка, наготовили всего, кубинцев и анголан пригласили и съели этого поросенка за один присест!

Когда приезжали в Луанду, сразу чувствовался контраст – я имею в виду по погоде. Там, где мы находились, был относительно нормальный климат, потому что горы. В Луанде, на побережье, сразу чувствовалась влажность: там ведь океан, и этот воздух соленый, вообще невозможно было находиться, одежда промокала не от пота, а от этой влажности. А на океан нас самих не пускали, иногда только организованно по выходным дням вывозили. В номере все прогревается. В бочку с водой залезешь – легче.

Еще вспоминаю о местных жителях. Все травы они называли «капи», то есть соломенные крыши – крыши-«капи». А еще, чтобы змеи не заползали в дом, они вокруг своих кимбушек, хижин, все выжигали, чтобы был только желтенький песочек и никакой травы.

– Расскажите еще немного о повседневном быте.

– Вот как мы обустроили свой КП. У нас там росло большое дерево. Под этим деревом мы в метра два сделали накат, выкопали землянку, разделили ее, как на купе в вагоне, обили их досками из ящиков из-под боеприпасов, кровати с одеялами устроили, сделали вентиляцию от аккумулятора, я сетки поставил, так что ни комары, ни змеи туда не добирались. Это был уже второй наш КП. Первый