Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

ее сын великий князь Борис предпринимают нечто новое, очень серьезное и что у них есть политическая и военная программа, которую поддерживают Родзянко и Гучков и, что особенно важно, хотя и неожиданно, генерал Брусилов, чья популярность после прорыва его войск на Карпаты была очень велика. А вчера сообщили, будто Брусилов находится в Петрограде и у него была встреча с великой княгиней. Словом, все выглядело вполне серьезно и реально…

Но кому сейчас можно верить?..

Увидев мчавшийся по набережной автомобиль, Бьюкенен ускорил шаги.

Он прошел прямо в комнату Грюсса, который уже сидел за столом и писал что-то.

— Ну, Бенджи? — нетерпеливо спросил Бьюкенен, опускаясь в кресло и сердясь на все — и на это свое нетерпение, которое он не мог скрыть, и на унижающую его ситуацию, когда он должен что-то просить у своего сотрудника…

— Генерал Брусилов, сэр, приказал кланяться, в Петрограде не было даже его тени, — сказал Грюсс, продолжая писать. Он отодвинул бумаги и пригладил ладонями свой и без того безукоризненный пробор. — Заговор и программа великой княгини — очередной блеф. Но программу я привез. Вот… — Он протянул тоненькую синюю папку с великокняжеским вензелем, послу показалось, что серые продолговатые глаза Грюсса скрывают усмешку. — Еще сегодня это надо вернуть, — деловито закончил Грюсс.

— Надо снять копию… — раскрыв папку, сказал Бьюкенен.

— Прочитайте сначала, — не возразил, только вежливо посоветовал Грюсс— Но, читая, знайте, что за этой программой ничего и никого нет. Даже самой княгини нет. Мария Павловна еще позавчера приказала секретарю подготовить документы на отъезд в Швецию.

— Это невероятно! — протестующе воскликнул Бьюкенен, и щеки у него порозовели. — Она же сама говорила мне об этой программе, была полна энергии и уверенности!

— Ну что ж, возможно, она ждала, сэр, услышать в ответ, что Англия всей своей мощью готова их поддержать. Но у них самих, кроме благих желаний, нет ничего.

— А Брусилов?

— Две недели назад они послали к нему на фронт какого-то штабс-капитана, но он не вернулся.

— Княгиня сказала, что Брусилов готов поддержать их военной силой.

— Княгиня, сэр, сказала неправду, — тихо ответил Грюсс, глядя на растерянное лицо посла, и продолжал — Разрешите сказать вам нечто более важное. — Он подождал, пока Бьюкенен, не дочитав, положил панку на стол. — Чтобы не терять зря времени, я встретился еще и с банковским казначеем Постниковым. Помните, я вам говорил о нем в связи с получением от него информации о коммерсанте Грубине? Сейчас он снова сообщил мне серьезные вещи… Во-первых, сам Грубин забрал из личного сейфа в банке все свои ценности. Но это еще не все: оказывается, еще девять финансовых тузов спешно продали свои ценные бумаги, приобрели золото и драгоценные камни, а сегодня с утра ту же операцию проделали еще четверо. Согласитесь, сэр, вот это очень тревожная новость.

— Но кто-то у них ценные бумаги купил? — спросил Бьюкенен, отлично понимая, однако, опасность привезенной Грюссом новости.

— Очевидно, сэр, — кивнул Грюсс— Но те, кто продал, это крысы, которые упорно грызли переборки корабля и теперь с него бегут.

— Куда?

— Кто куда, важно, сэр, что они покидают корабль.

— Но разве корабль уже тонет? — поднял густые брови посол.

— Боюсь, сэр, что, как установлено, крысы всегда чувствуют беду первыми.

— Гм… крысы, — задумчиво усмехаясь, произнес Бьюкенен и вдруг, откинувшись на спинку кресла, спросил строго и требовательно — Назовите, кто именно?

— Грубин, — твердо ответил Грюсс и, заглянув в лежавший на столе блокнот, продолжал — Набутов, Крашенинников, Соловьев, Пахомов.

— Это не крысы, а мыши, — прервал его Бьюкенен.

— Грубин, сэр, не мышь, — продолжал Грюсс, смело смотря на посла. — Этот средний коммерсант опаснее иных крупных финансовых тузов. Все, что я узнал о нем за последнее время, только утвердило меня в прежнем мнении. Грубин — крупная закулисная фигура и явно немецкой ориентации. Более того, я по-прежнему думаю, что он агент Германии. Он не только изъял из банка свои ценности, но он отправил за границу жену. Вы, слава богу, дали мне в отношении Грубина карт-бланш. Позвольте же действовать здесь до конца и не отвлекаться на всякие слухи.

— Вы говорили, что Грубин стоит за спиной Мануса. Что же делает сейчас сам Манус? — спросил Бьюкенен.

— Манус — явление чисто российское, сэр. Он слишком крепко впрягся в тройку императрица — Протопопов — Распутин и, очевидно, как и они, полагает, что ничего страшного, а тем более катастрофического для них произойти не может. Вспомним письмо императрицы, о котором я вам докладывал, оно ведь полно уверенности, что все в порядке и что все к лучшему.

Бьюкенен долго молчал, смотря мимо Грюсса и поглаживая согнутым пальцем свои пушистые белые усы. И вдруг спросил:

— А что Юсупов?

— По-моему, и это блеф. Когда люди затевают подобное дело, они о нем не говорят на всех перекрестках. У Распутина охрана — сам министр внутренних дел, сама царица, и я не допускаю, чтобы угрозы Юсупова не достигли их ушей. Ну а главное — что это дает нам?

— У роковой тройки не станет своего снятого, — легко, почти шутливо произнес Бьюкенен и, откинув голову, закрыл глаза… Еще раньше, когда он в первый раз услышал об угрозе Юсупова убить Распутина, это вызвало у него брезгливое отвращение: типичная азиатчина в политике. А теперь он хватается за это со смутной надеждой, что это принесет какое-то улучшение. Однако говорить об этом с Грюссом, пожалуй, не стоит, он же давно сказал, что Распутин — это несерьезная карта в большой игре.

Они долго молчали. Бьюкенен так и сидел с закрытыми глазами, а Грюсс смотрел на него удивленно и чуть насмешливо.

— Можно мне, сэр, высказать одну идею? — спросил Грюсс. Бьюкенен открыл серые умные глаза.

— …Конечно, я, может быть, и ошибаюсь, сэр, но бегству крыс я придаю огромное значение, вижу в нем огромную опасность. Если ко всему, что происходит, прибавится еще финансовая паника, на союзной нам России можно