Вихрь - Йожеф Дарваш

Человек должен быть или мастеровым, или крестьянином… Все как-то перепуталось…» Мучительно размышляя надо всем этим, кузнец нервно дергает себя за густые брови, закрывает глаза и уже не открывает их: опустив голову на грудь, он засыпает.

Председатель с секретарем переглядываются, зевают и почти в один голос спрашивают у корчмаря:

— Ласло, который сейчас час?

— Половина одиннадцатого, — отвечает тот, подходя ближе. Садится на лавку и тоже смотрит на уснувшего кузнеца.

— Тяжелый он человек, — говорит председатель и думает о том, как было бы хорошо всем без этого человека. С ним хлопот не оберешься. Из-за него с большим трудом удалось организовать на селе партийную организацию коммунистов. С большим трудом, но все же удалось. А вот расширять ее трудно. К кузнецу в кузню много народу заходит, а он отговаривает каждого от вступления в партию, запугивает, черт бы его побрал.

— Трудный он человек, особенно когда напьется. А теперь каждый день пьет, — говорит секретарь и думает о том, что этот человек может сорвать завтрашнее собрание. Прошлый раз чуть было все дело не сорвал. Раскричался… Еле-еле утихомирили…

Корчмарь, дядька не промах, с каждым найдет общий язык, учитывая принадлежность собеседника к той или иной партии. Сейчас же ему приходилось трудновато, так как председатель комиссии был коммунист, а секретарь состоял в крестьянской партии.

— Я вам кое-что скажу, а вы послушайте.

— Ну, говори!

— Забрать его надо… — И он головой кивнул в сторону пьяного кузнеца.

Председатель, сдвинув брови, задумался. Покрутил в руках сигарету, закурил. Сначала долго смотрел на корчмаря, а затем перевел взгляд на свояка, который, однако, не вымолвил ни слова.

— Я этого не сделаю, — сказал он, помолчав. — Хотя кузнец и агитирует против раздела помещичьей земли и против партии, но я этого не сделаю. Все-таки у него семья… Так что нет и нет. Я еще подожду немного, благо время есть, может, он еще одумается. — Неожиданно он вскочил: — Ты идешь, свояк? Нужно подготовиться к завтрашнему дню.

Свояк сидел сгорбившись, словно под грузом нелегких забот. Упрямо глядя на кузнеца, он наконец сказал:

— Я еще посижу тут. Не оставлять же здесь этого ненормального. Принеси-ка еще пол-литра вина! — И он подвинул корчмарю пустой графин.

В начале двенадцатого по мостовой прогрохотала повозка и остановилась перед входом в корчму. Вошли трое незнакомых крестьян. Двое из них держали шляпы в руке, третий был в шляпе, а в руке держал кнут.

— Добрый вечер! — поздоровался первый из вошедших.

— Вечер добрый! — ответил корчмарь и, встав, подошел ближе к незнакомцам.

— Что у вас можно выпить?

— А что в меню, то и можно. Ха-ха-ха…

— Тогда принесите-ка литр вина и три стакана, а то мы издалека, жажда замучила…

Корчмарь принес вино и поставил его на край стола, за которым сидели секретарь и кузнец, так как лампа горела только на этом столе. Все снова уселись на свои места, с любопытством поглядывая на пьяного кузнеца.

— А этот приятель здорово нализался, — проговорил тот, что был в шляпе.

— Да, верно, — ответил ему секретарь, искоса глядя на кузнеца.

— Тутошний?

— Нет, какое там, из Жака. В области у него было какое-то дело, так он говорит — домой возвращался пешком, да вот зашел сюда. И окосел. — Секретарь усмехнулся.

— А-а… А мы как раз туда и едем. Через это самое село. Можем захватить его с собой. Втянули нас в тяжбу с соседним селом…

— Вы едете через Жаку? — словно спохватился корчмарь, который вдруг решил, что ему, поскольку он и впредь хочет остаться корчмарем, нужно быть повежливей с секретарем.

— Конечно. К утру там будем, а в полдень и до дома доберемся. Ну, выпьем!

Когда вино было выпито, кузнец поднял голову и открыл глаза.

— Завтра я сам создам демократическую партию! — проговорил он, скрипнув зубами. — Да здравствует демократическая партия! — воскликнул он и снова уронил голову на стол.

До села Жака было точно двадцать семь километров. Ехать темной ночью, да еще по разбитой войной дороге, по обе стороны которой стояли подбитые и сожженные танки и шел раздел земли, было делом не из приятных.

В повозке трое крестьян, рядом двое железных вил и зарытый в сене автомат — хоть и со сломанным прикладом, но все же оружие. Незаметно бежит время и мелькают километры. В половине четвертого край неба на востоке начал алеть.

— Янош, посмотри, не осталось ли чего в бутылке? — опрашивает один у сидящего рядом соседа.

Тот тянется за полуторалитровой бутылкой, стоящей у него между ног, встряхивает ее.

— Булькает еще.

— Ну, тогда… пригубим. Только Кешеи не давай! — Мужчина кнутом показывает в сторону Кешеи.

В этот момент Кешеи дернул вожжи, и горлышко бутылки стукнулось о зубы Яноша, который, закрыв глаза, не без труда, так как повозку сильно трясло, сделал несколько глотков.

— А нашего нового друга не угостили?

— Предложи, когда проснется.

— И ты глотни, братишка. — Янош обернулся назад.

Самый молодой из крестьян сидел рядом с кузнецом, который лежал на дне повозки, укрывшись дерюгой. Молодой потряс кузнеца за плечо.

— Да здравствует демократическая партия! — пробормотал кузнец, словно он уже был на партийном собрании.

— Оставь его в покое. В село приедем, там высадим.

Часов в восемь повозка остановилась в селе Жака перед церковью.

— Давайте снимем этого бедолагу, не везти же его дальше.

— А то подшутим над ним, увезем в село Нешт, пусть оттуда пешком топает… Ха-ха-ха… Эй, дружище! Проснись! — Крестьянин начал трясти кузнеца за плечо.

— Что такое?

— Вставай, говорю! Домой приехали!

— Ну как, успел создать свою демократическую партию, а?

— Давай, давай, вылезай!

Кузнец покряхтел, почесался, вперив взгляд в скомканную на коленях дерюгу.

— Поторапливайся, у нас нет лишнего времени.

Прошла не одна минута, пока кузнец слез с повозки и сделал три шага назад. А сам все смотрел и смотрел на повозку.

Трое крестьян со смехом оглядывались на кузнеца, жалея, что так и не подшутили над ним и не увезли его дальше. Время сейчас такое, не до шуток…

Повозка укатила, и кузнец остался один, стоя посреди дороги и глядя вслед укатившим. Неожиданно он повернулся и уставился на церковь, читая с удивлением табличку, написанную черными буквами и прибитую над входной дверью:

«Счастлив тот, кто внемлет гласу божьему!»

Внезапно повернувшись по-военному через левое плечо, кузнец быстро зашагал прочь. Домой он добрался тогда, когда односельчане уже расходились с собрания, обсуждая его ход.

ОТНЫНЕ И НАВСЕГДА

В тот день, когда русский старший сержант вывел из села колонну, стояла прекрасная погода. Повозки двинулись по