Тыл-фронт - Андрей Андреевич Головин

них перестает играть роль мелкое тщеславие: кем они открыты. В них первенствует — для чего они открыты, что их вызвало к жизни? Я думаю, вы не будете возражать против этого? Без этого потеряли бы свое значение величайшие открытия. К таким научным перлам относятся и ваши труды. Хотя ваши открытия принадлежат вашей священной Родине, но в своей сути они антикоммунистические, антирусские. Без этого они теряют свое настоящее значение.

Исии начинал догадываться, к чему клонит Свенсон, но он не чувствовал в душе вражды или возмущения: то, о чем говорил Свенсон, было целью жизни Исии, плодом его упорного труда, исканий, бессонных ночей — труд его жизни. Слушая полковника, он соглашался с ним.

— Эти слова должен говорить представитель дружественной нам страны, а не враждующий, — вяло возразил Исии.

— Люди науки, экселенс, — люди дальнего прицела. Их не должны беспокоить временные неурядицы в дипломатических сферах. Сегодня наши солдаты убивают друг друга, а завтра… — Свенсон улыбнулся и развел руками.

— Вот завтра и следовало бы начинать этот разговор, господин Свенсон, — заметил Исии.

— Может быть, поздно! Исторические события обгоняют время и удивляют мир. Советы отбросили вашу армию за трое суток на двести километров. Через несколько дней их десант появится здесь. В такое время не лишне поговорить о завтрашнем дне сегодня. Мы можем говорить сегодня о том, что может стать завтра необходимостью. Забота о вас, господин Исии, является не только обязанностью Японии. Она искренне беспокоит всех, кто видит призрак коммунизма. Мое правительство не то, которое сегодня ведет войну с вами, а то, которое видит завтра, высоко ценит ваши труды и не может не беспокоиться за их судьбы: они нужны миру! Тем более, сохранение сильной Японии в наших интересах…

Исии взглянул на Свенсона. Лицо полковника было возбужденное и страстное.

— Домой! — приказал он шоферу.

Машина резко развернулась и понеслась на запад.

3

Любимов рассчитывал попасть в Мулин если не раньше, то, во всяком случае, вместе с передовыми частями армии. Но под станцией Сочинцзы отряд налетел лоб в лоб на какую-то отходившую японскую часть и вынужден был принять бой. Правда, схватка шла пассивно: Любимов с отрядом торопился в Мулин, японцы спешили уйти под прикрытие тылового оборонительного рубежа.

Перепалка продолжалась часа два, после чего рассерженные пограничники бросились врукопашную. Разогнав японцев, преследовать их не стали.

К Мулину отряд вышел только к вечеру. Около реки уже дымили кухни, в отгороженной японцами заводи с десяток поваров и каптенармусов вылавливали маскировочными сетками и плащ-палатками откормленных карпов.

На мосту повстречался бравый сержант в поварском колпаке, ехавший на невзнузданной лошади. В одной руке он держал десяток фляг, в другой — ведро.

— Давай, топай, братцы! — выкрикнул он, поравнявшись с отрядом, и запел: — У-у границ тайги дальневосточной ча-а-со-вые родины сто-я-а-ть…

— Отставить! — выкрикнул Любимов, останавливая лошадь. — Да вы пьяны, молодчик?

— Так точно, вдрызг? — гаркнул сержант и лихо представился: — Шеф-повар разведбатальона полковника Орехова! Гвард-е-ейцы! — пропел он, восхищаясь не то своими разведчиками, не то пограничниками.

— Где же это вы нахлестались? — спокойно спросил Любимов.

— За мостом, товарищ старший лейтенант, — охотно ответил сержант. — Китайские друзья угощают. За победу, значит… Шанго-о-о!

— Где ваша часть?

— А в-о-н там… капитан наш рыбачит… Эх, ушица будет! — подмигнул повар.

— Отправляйтесь к своему капитану! — распорядился Любимов.

— Слушаюсь! Вперед, трофея ходячая… Эх! По вое-е-нной дороге шел в бо-о-рьбе и тревоге… — снова затянул сержант.

Любимов догнал отряд и шепнул что-то своему старшине. Тот отделил две шеренги пограничников.

— За мной! — крикнул Любимов.

Старший лейтенант знал, что в Мулине расположен винный склад японского коммерсанта Фудзима. То, что японцы оставили его нетронутым, вызвало у Любимова подозрение.

Еще издали Любимов заметил за глинобитной стеной склада несколько солдат с посудой. Кучка китаянок и китайцев с марлевыми повязками, прикрывавшими рот, разливали из бочек ханжин. Рядом стоял древний подслеповатый старик и, как заводной, выкрикивал:

— Ниньхао! Зи-дра-стуй!.. Шанго, капитано! Шибоко шанго-о-о! — и косился на своего соседа.

Старший лейтенант подошел незаметно и остановился за разливавшим ханжин китайцем. Пограничники охватили толпу плотным кольцом.

Словно почувствовав на себе взгляд Любимова, китаец оглянулся и в ужасе попятился к толпе, пока не наткнулся на штык пограничника. Его помощники бросили ковши и закрыли лица руками. «Японцы!» — догадался старший лейтенант. Шагнув к мужчине, он сдернул прикрывавшую до глаз его лицо повязку.

— Унтер-офицер Кои! — изумился Любимов. — Яд в ханжине есть? — быстро спросил он японца, ткнув пистолетом в грудь.

— Арадзу… Арадзу… н-е-е есть! — выкрикнул Кои, энергично мотая головой.

Любимов облегченно вздохнул и спрятал пистолет.

Выставив охрану из пограничников, старший лейтенант захватил с собой Кои, китайца и японок, направился к резиденции жандармского отделения. По дороге встретилось несколько изрядно подвыпивших солдат, пограничники привели еще трех японцев и шесть женщин, раздававших спирт и ханжин на других дорогах.

При допросе Кои не сводил с Любимова изумленных глаз и охотно рассказывал, что в Мулине было оставлено шесть жандармов и двадцать пять японок из числа офицерской прислуги. Китайцев унтер-офицер мобилизовал сам. Но многие из его команды испугались обстрела города и где-то попрятались. Он сообщил, что продовольственные склады чем-то заражены. Для этого приезжала из Муданьцзяна специальная команда во главе с майором Танака. В окрестностях города бродит шестьдесят лошадей, больных сапом.

Прервав на этом допрос, Любимов направил охрану на интендантские склады, посты оповещая на все проходившие через Мулин дороги, по которым двигались войска, и отправился разыскивать штаб какого-либо соединения, чтобы передать полученные сведения.

У особняка управляющего спичечной фабрикой он увидел танкетку, рядом разгружались две машины. Солдаты сносили в особняк железные сундуки, ящики, пишущие машинки.

— Кто из начальников есть? — приблизившись к подъезду, спросил Любимов одного из бойцов. Тот, прежде чем ответить, критически осмотрел старшего лейтенанта.

— А вам кого нужно?

— Штаб какого-нибудь соединения для передачи разведданных, — не утруждая того расспросами, пояснил Любимов.

— Еще никого нет, товарищ старший лейтенант, — ответил боец.

— Старший лейтенант, подождите! — крикнул Сидевший на башне танкетки танкист и, перегнувшись в люк, крикнул: — Товарищ майор, здесь офицер-пограничник кого-нибудь из штабников спрашивает.

Из люка высунулся Рощин. Его небритое, почерневшее лицо казалось худым и постаревшим. Измятая, разорванная пулей фуражка лежала на голове блином.

— Любимов? — удивленно поднял майор брови и спрыгнул на землю. — А мне говорили, что доблестный пограничник пал смертью храбрых.

— Капитан Козырев погиб, — пояснил Любимов. Они отошли в сторонку к газонам и уселись на траву.

— Японцы на Хуньчуньском полицейском посту хотели взорвать боеприпасы, — тихо продолжал старший лейтенант, — Всему бы отряду крышка… Схватился с японцем, мину выхватил и… собой накрыл…

Обхватив