Созвездие Лубянки. Люди и судьбы - Андрей Юрьевич Ведяев

смертность – восемь-двенадцать, фельдшер Андреев [от] тифа умер, сам заболел тифом”. В течение двадцати пяти суток моего бессознательного состояния цифра больных в лазарете достигла шестисот человек. <…>

Судьба, или “фарт”, как говорит каторга, вынесла: организм мой болезнь выдержал. Придя в сознание, получил возможность передвижения. Волей-неволей приходилось браться за заведование лазаретом и подачу медицинской помощи. Обессиленный, с трудом передвигая ногами, опираясь на березовую палку… в начале июня начал я обходить лазаретные палаты.

Картина лазаретных палат была незабываемо-трагична. Сотни тифозных, цынготных больных в собственных тюремных одеяниях, с кандалами на ногах, валялись на полу. От дверей внутри палат к окнам приходилось пробираться с большой осторожностью, чтобы не придавить руки, ноги, головы лежавших в отупении людей, бредивших, распухших от цынги. Оконные рамы, снаружи забитые железными решетками, отворялись подъемом нижней половины, но мало помогали проветриванию воздуха. Запах экскрементов, специфический запах цынготных, разлагавшейся мочи, карболки, хлорной извести ошеломлял, одурманивал привыкших ко всему фельдшеров, лазаретную прислугу из военной каторги (вымер двойной комплект). Мириады вшей ползали по больным, по полу, по стенам. Раза четыре в сутки приходилось осматривать палаты для выноса умерших (“выгрузка упокоенных!” угрюмо говорил фельдшер Морозов), места которых заполнялись вновь прибывшими. И в этом аду люди выживали, выздоравливали, через пять-восемь лет оканчивали сроки каторги, выходили на волю!

Около двух месяцев не выходя из пределов лазарета, я не видел обстановки тюрем, казарм, каторжных работ, но я знал: каторга была полуголая, изморенная недоеданием, обессилевшая, изможденная… Несмотря на существование эпидемии тифа и цинги, обессиление людей, наказания плетьми, розгами продолжались… Не один десяток болевших тифом каторжных умирал в лазарете с незажившими от плетей, розог “травматическими повреждениями”».

«В 1863 году сидел в нашей Верхне-карийской тюрьме – до решения дела – бессрочный каторжный Путин. Из каторги Путин бегал много раз… Курчавый, черноватый, с небольшой бородкой, с серьгой в ухе, лет сорока, громадной силы; зубы на всех скалит, всегда говорит с усмешечкой. <…>

Подошли мы к карцерной двери: я впереди, за мной урядник, за урядником сторож; отворили дверь, я ногу на порог поставил.

– Здорово, Путин! Каково поживаешь?

Он ка-ак уда-ри-ит меня кандальным замком по голове! Я на спину свалился, затылком урядника с ног сшиб – оба упали. Путин через нас, мимо казаков, в дверь, на крыльцо и… пошел улепетывать! <…>

На другой день к вечеру захватили Путина: ножные кандалы сбил, ручных сбить не мог, руки окровянил, мясо клочьями висит, до кости изрезано. Нашли верст за восемь, под колодиной: лежит, согнувшись в три погибели, тут его и накрыли! Разыскали по следам крови: из пораненных рук кровь текла ручьями. Избили его ружейными прикладами, волоком всю дорогу тащили, били по чему попало; бить били, убить не могли – такова его планида! Отдышался, отлежался в карцере, кровью долго харкал: сейчас жив, в тюрьме находится, зубы скалит по-старому, усмешечки не бросил. Этим дело не кончилось! Месяца через три вышло решенье – “полняк, сто ударов плетью”. Все думали: конец пришел Путину, не выдержит! Начальство злобилось, милости не окажет.

– Выдержал, господин доктор, Путин и сто плетей, – как бы очнувшись, продолжал рассказ старик, – сто ударов выдержал… это значит триста концов человеческая душа выдержала… больше часа били при всей каторге…

Стонал, стонал, пощады у начальства не просил, потом и стонать перестал, замер… Увезли в лазарет замертво; месяца через три отдышался, снова появился в тюрьме. Есть в таких делах много непонятного для человеческого разумения…

Спрашивал я Путина: за что ты меня изувечил?! Что я тебе худого сделал?

– Виноват я перед тобою, Тарас Титыч, прости Христа ради! Не я тебя бил, видит бог, не я! Дума моя о вольной волюшке била, не был я в себе властен, терпеть дольше сил не хватило! Прости меня, родной, прости Христа ради…

– То-то и оно-то! – вздохнув, закончил рассказ старик. – Думаю я, что Путин человек особой категории: души своей не продаст, дорожит ею больше всякого телесного благополучия…»

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

С 1873 года на Карийскую каторгу стали прибывать политические ссыльные. Узниками Карийской каторги в разное время были Е.К. Брешко-Брешковская, Е.Н. Ковальская, И.Н. Мышкин, Л.Г. Дейч, П.И. Войнаральский, П.А. Алексеев, Ф.Я. Кон и другие известные революционеры. Здесь же отбывала ссылку участница «Народной воли» Наталья Армфельд. Она послужила прообразом революционерки Марьи Павловны Щетининой, героини романа Льва Толстого «Воскресение». В самой Усть-Каре располагалась женская политическая тюрьма. Именно с ужасной судьбой её заключённых связана Карийская трагедия 1889 года: попытка массового самоубийства заключённых в качестве протеста против произвола тюремного начальства и самодержавия. Поводом для него послужило телесное наказание политической ссыльной Надежды Константиновны Сигиды, приговорённой к 100 ударам розгами за то, что она публично дала пощёчину коменданту каторги Масюкову. Выдающийся советский историк, представитель известного дворянского рода Пётр Андреевич Зайончковский писал: «Как рассказывает в своем дневнике [Главноуправляющий по делам печати] Е.М. Феоктистов, со слов министра внутренних дел И.Н. Дурново, распоряжение о наказании розгами Н.К. Сигиды исходило от самого Александра III. Более того, по словам Дурново, он после этого послал царю второй доклад, в котором указывал, “что преступница получила некоторое образование и что, вероятно, продолжительное заточение подействовало на ее нервную систему”, и предлагал уменьшить ей наказание, сведя его до минимума. На это последовала такая резолюция: “Дать ей сто розог”». После экзекуции, протестуя против жестокого обращения с политзаключёнными, Надежда Константиновна покончила с собой. Когда эта весть дошла до Фридриха Энгельса, он заявил: «Подвиг этой удивительной русской молодой женщины, я уверен, никогда не забудется. Трагедия на Каре достойна открыть историю жизнеописания святых героев и мучеников за революцию». В ходе следствия было установлено, что каторжане – как мужчины, так и женщины – принимали в качестве яда медицинские препараты опия, но вследствие истёкшего срока годности – препараты были произведены в 1882 году – выжили. Некоторые принимали опиаты повторно, но также без ожидаемого результата. В результате Карийской трагедии шестеро человек умерло, включая Надежду Сигиду (8 ноября), Марию Калюжную, Надежду Смирницкую, Марию Ковалевскую (умерших 10 ноября), а также Ивана Калюжного и Сергея Бобохова (умерших 16 ноября). Весть о Карийской трагедии разлетелась по всей стране, вызвав протесты общественности. Правительство было вынуждено ликвидировать политическую тюрьму Карийской каторги, а государственных преступников перевели в другие тюрьмы. Всего за 17 лет на Карийскую политическую каторгу сослали 217 человек, в том числе 32 женщины. Двадцать пять узников отбывали здесь бессрочную каторгу. За время существования политической каторги на Каре умерло 24 государственных преступника.

– Андрей, в 40‑градусный мороз политических заключённых приковывали