В огне повенчанные - Иван Георгиевич Лазутин

В память Гюдена врезалось позорное пребывание легионеров в Кракове, где их, во избежание нападения польских патриотов, держали за колючей проволокой. Печать народного проклятия наемники ощущали всю дорогу от Парижа до Кракова. А 7 ноября, когда на Красной площади в Москве проходил военный парад, с которого бойцы и командиры с полной военной выкладкой уходили на передовую, что была на расстоянии пушечного выстрела дальнобойного орудия от окраин Москвы, на центральной площади древнего Кракова состоялся последний смотр добровольцев-легионеров. Присягу на верное служение Гитлеру командир легиона полковник Лябон торжественно через динамик-усилитель произнес на двух языках: на французском и немецком. «Именем бога, – летели над площадью, собравшей несколько тысяч поляков, с надрывом произносимые слова Лябона, – приношу священную клятву в том, что буду выказывать беспрекословное послушание верховному главнокомандующему германской армией Адольфу Гитлеру в его борьбе против большевизма и, как бесстрашный солдат, готов во исполнение этой клятвы отдать свою жизнь».

Вышколенный легион после слов Лябона «свою жизнь» на одном дыхании тысячегрудно повторил: «Я клянусь!..»

Никогда в жизни Гюден не был действующим лицом такого позорного спектакля. Со всех сторон площади, запруженной поляками и французами, на польском и французском языках по адресу добровольцев-легионеров летели слова проклятия и позора.

Пыл мщения за императора, который еще в Париже вселялся в души легионеров демагогическими призывами Дорио, Марселя Деа и Лаваля, в грязных и холодных товарных вагонах, в которых легионеров везли от Кракова до Можайска, постепенно угасал. Не успел эшелон предателей Франции пересечь у Бреста советскую границу, как по чьей-то неведомой команде по трем последним вагонам прогрохотало несколько пулеметных очередей. В первый же день пребывания на советской земле легионеры почувствовали, что такое Россия и что такое партизаны.

На послание командира легиона полковника Лябона главе французского правительства Лавалю вскоре был получен ответ Филиппа Петена. Этот ответ Лябон приказал начальнику штаба размножить и вручить каждому легионеру. Дорогой от Кракова до Можайска полковник Гюден не раз разворачивал тонкий листок и читал послание главы вишистского правительства, который изо всех сил пытался сыграть роль слуги двух враждебных друг другу господ: немецких оккупантов и свободолюбивого французского народа. Петен писал: «Выражение верности, которое Вы мне выказали от своего имени и от имени Ваших людей, глубоко тронуло меня как солдата и как главу государства. Я счастлив знать, что Вы не забываете военного долга… Участвуя в крестовом походе против СССР, который возглавляет Германия, Вы отвлекаете тем самым от нас большевистскую опасность и идете к созданию обновленной Европы.

По этой причине адмирал Дарлан, министр национальной обороны, и я лично желаем Вам благополучно выполнить то почетное дело, которое Вы наметили. Со своей стороны я буду Вам содействовать до победного дня Вашего возвращения на родину. Филипп Петен».

Последним допингом душевного равновесия наемных французов, очутившихся на русской земле, было обращение к легионерам командующего 4‑й армией фельдмаршала фон Клюге. Это было в тот самый день, когда легион, сгрузившийся из эшелона в Можайске, походным маршем прибыл в село Бородино. Вот там-то, на многие века памятном французам Бородинском поле, посреди которого возвышается величественная стела в память о погибших французских воинах, немецкий фельдмаршал произнес короткую речь. В ней он призывал добровольцев-легионеров воинской доблестью и отвагой еще сильнее скрепить союз французов и немцев, некогда рожденный с благословения великого Наполеона. По сути дела, фельдмаршал фон Клюге повторил слова призыва, сказанные Дорио еще в Кракове: «На нашу долю выпала честь участвовать в огромном наступлении на Москву и отомстить за императора». Оба раза, когда были произнесены эти призывы, в которых упоминались слова «Наполеон», «император», «Бородинское поле», Гюден чувствовал, как по спине у него пробегали мурашки. И тому была причина: с детских лет дед Гюдена внушал своему внуку, что он правнук прославленного генерала Цезаря Гюдена, сложившего свою голову в сражении на Бородинском поле. Еще дорогой от Парижа до Можайска Гюден не раз загадывал: если воинская доблесть легионеров-победителей будет немецким командованием оценена по достоинству, то ему, потомку прославленного генерала Цезаря Гюдена, участнику всех главных сражений императора, будут возданы почести в виде наград и регалий, кроме того, его не обойдут, когда, согласно заслугам, будут делить плодородные земли России. В тайных мыслях полковника Гюдена манили земли под Воронежем с их дубравами и бобровыми заповедниками, дивная природа Подмосковья, плодородные земли Ставрополья, Украины и Крыма… Гены прадеда, крупного землевладельца, нерадивые потомки которого уже во втором колене размотали в кутежах и скачках богатые наследные земли Лотарингии, с годами все сильнее и сильнее давали о себе знать. Но все эти тайные мечты о плодородных землях Украины, Крыма и средней полосы России рассеялись, как утренний туман, с прибытием легиона в Можайск, где он был включен в состав наступающей на Москву 4‑й полевой армии фельдмаршала фон Клюге.

А вчера полковник получил невеселое письмо из Парижа от двоюродного брата Раймона. Тот писал, что немецкие оккупанты свирепствуют на всей территории Франции: за одного убитого немца они расстреливают десятки французских патриотов-заложников. Коммунистическая партия разогнана, Морис Торез и Жак Дюкло руководят работой компартии из глубокого подполья, однако, несмотря на репрессии, почти ежедневно выходит запрещенная газета «Юманите», которая по-прежнему остается боевой трибуной Французской компартии. Франция не сдается, Франция борется. Письмо заканчивалось словами, которые заставили Гюдена надолго задуматься: «Дорогой брат! Я никогда не был коммунистом. Но сейчас, когда вижу, что тот, кому небезразлична судьба Франции, кто без сожаления и с гордостью отдает за нее жизнь в борьбе с врагами, я все чаще и чаще прихожу к решению: моя судьба ведет меня под знамена патриотов-коммунистов. Прошу тебя, подумай: так ли далеко ты зашел по своей дороге, чтобы не было возврата к тем дням, когда ты мог открыто и честно смотреть в глаза своим соотечественникам.

Пользуясь тем, что письмо это придет к тебе не по почте, а передаст его надежный товарищ, я вкладываю в него вырезку из “Юманите”, в которой руководство Французской компартии обращается к народу Франции».

В газетной вырезке говорилось:

«Граждане, гражданки!

Гитлеровские оккупанты захватили Францию и многие другие европейские страпы, но Гитлер, объявив войну СССР, будет вынужден вывести из нашей страпы немалую часть своих солдат…

Французы, француженки!

Наш враг, поработитель Франции Гитлер, ведет войну против Советского Союза.

Исходя из этого, каждый, кто вправе назвать себя французом, должен отныне считать себя союзником СССР!

Гитлеровские победы в СССР – это наши поражения, а каждая из побед Советского