Тыл-фронт - Андрей Андреевич Головин

его командующие Третьей и Пятой армиями. Первой начала сдаваться в плен Третья армия, за ней Пятая. В Пятой армии первым сдался начальник штаба генерал Ковагоя, со своим штабом, подав пример своим войскам. Ковагоя заслуживает поощрения.

Командующий Третьим фронтом генерал-лейтенант Усироку Сцюи проявил непохвальное усердие, сдавшись в плен первым до полного пленения войск фронта. Советское командование сочло это неблагоразумным и отказалось пленить вышеупомянутого генерала до сдачи его войск в плен».

В конце информации было написано предупреждение:

«Гарнизоны Хутоуского укрепленного района и трех смежных с ним узлов продолжают сопротивление. Примите надлежащие меры. В противном случае завтра к исходу дня они полностью будут уничтожены и ответственность за гибель шести тысяч японских подданных ляжет на командование Квантунской армии…»

4

Федор Ильич оказался на редкость вынослив. Уже на пятые сутки его сознание полностью восстановилось, в глазах затеплилась жизнь.

Когда утром у его койки появился сопровождаемый сестрами военный врач, Бурлов открыл глаза и даже слабо улыбнулся.

— Будем жить, доктор! — шепнул он.

— Благодарите ее, — указал военврач на стоявшую за ним сестру. — Она теперь ваша кровная сестра.

Федор Ильич взглянул на сестру и изумился.

— Клава! — воскликнул он.

Она осталась в его сознании прочно. Еще сегодня, только очнувшись от тяжелого сна, вдруг припомнил склонившееся к нему ее заплаканное лицо, тихий голос, мольбу: «Берите, берите еще!» Но все это счел бредовым видением. Сейчас ее появление до некоторой степени казалось Бурлову продолжением этого долгого кошмарного сна.

— Почему вы здесь? — спросил он присевшую на кровать Клавдию.

— Работаю… Вас в Уссурийск сопровождала и осталась, — не глядя на Бурлова, отозвалась Огурцова. — Вам кровь требовалась, я и осталась, — дрогнувшими губами добавила она.

В ее глазах стояли слезы. Федор Ильич почувствовал щемящую боль. Ему сейчас так не хватало вот таких, заполненных слезами глаз, в которых бы стояли любовь, радость и хотя бы маленькая мольба: «Живи!» Даже для кремневого человека они безмерно дороги в такие минуты. В них вера в себя, в жизнь, в будущее, в человеческое постоянство и большую любовь.

— Вот где встретились! — тихо заключил Бурлов. — Наверно, думаете: в батарее надоедал, теперь здесь свалился на голову.

— Что вы, Федор Ильич! — ужаснулась Клавдия. — Как можно говорить такое?

Бурлов не знал, что Клавдия все эти дни почти не отходила от его койки. Она сама упросила главного врача Виталия Корнеевича разрешить ей остаться в Уссурийске.

— Ох, да что же это я! — воскликнула Огурцова, смахивая рукой слезы. — Вам сейчас нужен покой, больной, — попыталась она пошутить.

— Где Варов, Клава? — спросил Федор Ильич.

— Тоже здесь. В двадцать четвертой палате для легко раненых. Сперва не хотел ехать. Виталий Корнеевич, наш начальник, задал ему и под конвоем отправили вместе с вами. У него очень подавленное общее состояние.

— Да-а, ему тяжело, Клава, — отозвался Бурлов. — Один. Тяжелые у него мысли… Ты вот что, напиши Сове Давыдовой… Помнишь такую? Я знаю ее адрес. Она обязательно приедет.

— А может и не приедет! — уже как обычно, угрюмо и недоверчиво проговорила Клавдия.

— Таких людей, Клава, не меняют и годы: у них дружба вечная, горе и радость общие! — возразил Бурлов. — Напиши, что легко ранен, лежит здесь в госпитале…

Федора Ильича этот разговор сильно утомил, и он так и уснул под хорошим взглядом Клавдии. От этого взгляда ему было спокойно и хорошо.

* * *

Было воскресенье…

Легко раненые и выздоравливающие грелись на солнышке, отлеживались на траве, перебрасывали волейбольный мяч. Эту веселую «физиотерапию» называли острословы «матчем инвалидов». В окно поминутно врывались хохот, выкрики дежурной сестры, свистки «судьи».

Понаблюдав за возней на поляне, Петр повеселел, присел на кровать.

— С такими не пропадешь! — вслух проговорил он и достал из-под матраца учебник «Автомобиль».

— Петя, вы опять с автомобилем? — недовольно окликнула его появившаяся сестра. — Марш вниз! Там вас вызывает какая-то амазонка.

— Ну уж дудки! — отозвался Варов и спрятал учебник под матрац.

— Иди, а то заждется.

— Кто заждется? — переспросил Петр.

— Амазонка твоя.

— Что-то вы спутали! — заметно заволновался Петр. — Какая амазонка?

— Ничего не спутала… Такая маленькая, как колобок: «Вызовите Петю Варова!»

Петр слегка побледнел:

— А, к-как ее фамилия?

— Идите, там узнаете!

Соня стояла около клумбы, рассматривая на ней цветы. Петр узнал ее сразу. Но он не поверил этому и оглянулся по сторонам, надеясь увидеть кого-нибудь из батареи.

— Петя! — резанул его слух знакомый голос.

— Соня! — не замечая сам, громко выкрикнул Варов. — Соня! Ты?..

Он схватил ее за руки и хотел спросить: «Ты ко мне», но умолк и выпустил руки. Он испугался невольного порыва радости.

— Петя! — вдруг всхлипнув, прошептала Соня и поцеловала его в губы.

— Кажется, нашего разведчика взяли в плен! — послышался голос позади.

— Идем, Соня, идем! Разве они оставят в покое! — воскликнул Петр.

— Узелочек забыли! — подсказал тот же голос.

— Ой, это мой! — рассмеялась Соня. — Здесь яблоки… ранетки. Это из нашего сада! Правда-правда!..

Петр вдруг весело и звонко рассмеялся, как не смеялся уже долгое время. Соня терлась щекой о его халат и тоже тихо смеялась.

— Какой ты, Петя, тощий-тощий! И черный, и… седина, — провела она рукой по его упрямым волосам. — Тебе трудно было? Говори, говори, Петя!

Но Петр прижал Соню к себе, чтобы она не видела его слез.

— Тебе нужно, Петя, отдохнуть. Я говорила с сестрой: они тебя отпустят. Ты поедешь со мной? — заглянула она в его глаза. — Правда? У нас хорошо! Сад, речка. Отдохнешь. Потом довоюешь?

— Война уже кончается, Соня, — отозвался Петр.

5

Шеститысячный полк Ким Хона вышел в долину Шахэ с юго-востока за день до подхода советских войск. От местного населения командир узнал, что японцы подготовили в междуречье Ляохэ-Хуньхэ сильную оборону и сосредоточили за ней крупные силы. Фронт японских войск был повернут на запад, к русским, и подразделения Ким Хона оказались у них в тылу.

Первым желанием Ким Хона было сейчас же воспользоваться оплошностью японцев и дезорганизовать их оборону до подхода русских. Но, переговорив со своим помощником и командирами отрядов, он отказался от этого намерения. Одновременный удар его полка и советских войск будет для японцев полной неожиданностью и приведет к разгрому.

В ночь на 19 августа его отряды вплавь, бесшумно, переправились через Хуньхэ и почти вплотную придвинулись к тыловым позициям японцев.

Русские ударили в полдень.

Японцы отстреливались яростно. Когда бой достиг высшей точки и цепи противника поднялись в контратаку, подразделения Ким Хона нагрянули на их позиции, как горная лавина.

Японцы заметались между двух огней. По укреплениям