Тайная история отечественной внешней разведки - Александр Иванович Колпакиди

Артузов, никогда не вел себя так со своими ближайшими помощниками, да и вообще с сотрудниками. А вот Ягода был совсем другого склада человек – он был способен на грубость, хамство, даже на подлость, унижение достоинства сотрудника. Коллектив его не любил. Его побаивались, зная, что он может сделать какую-нибудь неприятность, нанести оскорбление. Ягода легко подавался любым изуверским директивам, инсинуациям, принял принцип «цель оправдывает средства», стал с принципиально честной работы переходить на всякие фальсификации, и на этом скользком пути сам запутался. Сталин посчитал его недостаточно способным фальсификатором, за что Ягода и был уничтожен. В общем, это была личность ограниченная и не подходящая для такого высокого поста, на каком он оказался».

Придя на службу в ГПУ в начале 1923 г., Б. И. Гудзь был включен в оперативную группу А. Х. Артузова по обследованию советско– румынской и советско– польской границы. Ситуация на границе была крайне тяжелой: ее охрану несли малочисленные, слабо подготовленные подразделения пограничников. Между тем стояла задача так организовать охрану, чтобы держать границу «на замке». В этой связи возникла необходимость активно использовать и агентурно-оперативные методы. Вот тогда, на примере работы Артузова, взявшего его в качестве ученика, Борис Игнатьевич и начал на практике постигать чекистское ремесло и искусство.

В процессе обследования, А. Х. Артузов показывал молодым сотрудникам как создавать агентурные сети, как нужно относиться к «секретным сотрудникам», как решать возникающие вопросы. Артузов (одно время он даже читал лекции в Высшей пограничной школе ОГПУ), непрестанно внушал своим подчиненным, что отношения оперативного сотрудника и агента – это не отношения офицера и подчиненного, что секретного помощника нужно, прежде всего, убедить и зажечь на эту сложную и часто крайне опасную работу, которая не всем понятна, не всем приятна.

Артур Христианович показал себя как серьезный педагог и психолог: “Это его отношение к нашим секретным помощникам, – пишет Гудзь, – не изменялось на протяжении более чем 15 лет, пока мы работали вместе. С первых дней пребывания в Контрразведывательном отделе я понял, что агентурная работа является основной, и ей необходимо уделять самое пристальное внимание”.

Особое значение Артузов придавал психологическим моментам в работе оперативного сотрудника с потенциальными источниками информации, его способности и умению убедить собеседника в необходимости оказания помощи органам госбезопасности, а также вопросам соблюдения конспирации. Он считал идеальным в работе с агентами такое положение дел: если вы привлекли секретного помощника, сумели его убедить сотрудничать с нами, вы и должны с ним дальше работать. В крайних случаях, когда обстоятельства вынуждают передавать секретного помощника другому руководителю, необходимо было обеспечить всестороннюю преемственность, чтобы преемник знал об агенте буквально все, чтобы не начинать все сначала и не нервировать источника повторными расспросами. Считалось крайне нежелательным, когда сотрудник с более низкими интеллектуальными и политическими возможностями, чем у того сотрудника, который сумел завербовать агента и уже успешно работал с ним, продолжал дело.

Эти психологические моменты отношения к агентуре буквально разжевывались Артуром Христиановичем, и Борис Игнатьевич, как и другие его ученики, брали эти установки на вооружение, применяли их в собственной работе и передавали уже своим ученикам.

Но, в отличие от других молодых сотрудников, Борис Игнатьевич, знавший Артузова гораздо дольше и теснее, поражался, как этот дипломированный инженер– металлург, сумел за три года работы в ВЧК не только глубоко освоить эти психологические «секреты профессии», но и стать их главным преподавателем и пропагандистом.

Б. Гудзь: «Приведу пример. Я получил письмо от одного человека, привлеченного мной в качестве секретного помощника, более чем через 30 лет после того, как нам пришлось расстаться. Он писал: «Здравствуйте, Борис Игнатьевич. Добрый человек сообщил мне Ваш адрес. Я несказанно обрадовался. Вы ведь первый дали мне задание. Благодарю Вас за доверие. Задание я выполнил полностью. Троих диверсантов судили, двоих убили в перестрелке. С нашей стороны потерь не было».

Через некоторое время, продолжает Борис Игнатьевич, «я был переведен в 6– е отделение Контрразведывательного отдела (КРО), которое занималось крайне правой монархической контрреволюцией: николаевцами, врангелевцами, колчаковцами, кутеповцами, савинковцами37, казачеством и тому подобной эмиграцией. Таким образом, я находился на участке, на котором осуществлялась операция «Синдикат– 2» по Савинкову. Непосредственно в этой операции я не участвовал, но был в курсе дела и учился на нем, тем более что моим учителем был один из ведущих участников операции – Андрей Павлович Федоров».

«Синдикат – 2» это одна из «головных» зарубежных операций ОГПУ, начатая в мае 1922 г. и знаменовавшая собой значительный рост оперативного искусства чекистов. Завершилась она серьезной деморализацией эмиграции после сообщения о приговоре арестованному в ходе нее известному террористу и политическому деятелю антисоветской эмиграции Борису Савинкову опубликования его обращения к эмигрантам «Почему я признал советскую власть». На этом, фактически завершилась деятельность созданного им «Народного союза защиты Родины и свободы» (НСЗРС) и тесно сотрудничавшего с польской разведкой38.

«Обстановка в стране в начале 20– х годов сложилась довольно острая, – вспоминал Борис Игнатьевич, – в ряде мест прокатились восстания, спровоцированные контрреволюционными силами. И Савинков был особенно опасен тем, что он делал ставку на крестьянство, говорил, что оставит за ним помещичьи земли, внешне отмежевывался от помещиков и крайне правых».

Перед Ф. Э. Дзержинским ставилась задача найти способ завлечь Савинкова в Россию. И чекисты Артузов, Пузицкий, под руководством Менжинского, сумели так направить операцию, что ее ход оказал сильнейшее сдерживающее влияние на дальнейшую активность эмигрантских организаций. Для этого к Савинкову был направлен законспирированный под подпольщика– антисоветчика чекист (уже упоминавшийся А. П. Федоров), который сумел убедить Савинкова в том, что в России существует дееспособная организация «Либеральные демократы» («ЛД»), и она может успешно действовать, но нуждается в руководстве хорошего, сильного, авторитетного и опытного организатора, каким ее члены видят именно Бориса Викторовича.

После многочисленных проверок, несмотря на опасения ареста, Савинков все же решился на поездку в Москву. 16 августа 1924 г. Савинков и прибывшие с ним лица были арестованы в Минске на конспиративной квартире после праздничного обеда, сопровождавшегося непринужденным обменом гостей с хозяевами– чекистами последними новостями из– за кордона.

Немало удивленный и ошеломленный, Савинков пошел на чистосердечное сотрудничество со следствием.

Поскольку предыдущая враждебная деятельность возглавлявшегося Савинковым «Народного союза защиты Родины и свободы» была хорошо задокументирована ОГПУ, уже 28 августа 1924 г. в Политехническом музее в Москве начались заседания Верховного Суда СССР по обвинению Б. В. Савинкова (сопровождавшие его в нелегальном переходе в СССР А. А. Дикгоф-Деренталь и его жена Л. Е. Дикгоф-Деренталь к суду не привлекались. А. А. Дикгоф-Деренталь выступил на процессе лишь в качестве свидетеля). И