Мировой ядерный клуб. Как спасти мир - Яков Иосифович Рабинович

в берлинском районе Лихтерфельде. Будучи гражданкой Австрии, Элиза в 1915 г. записалась добровольцем в австрийскую армию и служила рентгенлаборантом в армейских фронтовых госпиталях в районе Львова и Люблина. На фронт ушел и Ган.

Она вернулась с фронта раньше Гана и продолжила начатые совместно с ним исследования. Результаты публиковала от имени обоих, считая, что обязана это делать по отношению к товарищу, находившемуся в действующей армий. Имя Отто Гана всегда стояло первым, если даже вся работа была выполнена без его участия. Позже они осуществили ряд совместных работ по изучению бета-спектров радиоактивных элементов. Работы эти относятся скорее к физике, чем к химии, но опять-таки первым автором назывался Ган. Его роль заключалась в основном в получении идеально чистых веществ для опытов. Химиком он был действительно великолепным.

В 1922 г. Мейтнер присвоили звание профессора. Вереде берлинских физиков с легкой руки Эйнштейна ее называли «наша фрау Кюри».

В ученой среде получает распространение следующая игра слов: если чуть изменить немецкое написание авторов Otto Hahn, Lis Meitner, то получается Otto Hahn, lis Meitner, что в переводе означает: «Отто Ган, читай – Мейтнер».

Ее место в науке можно определить по фотографиям. В частности, на физическом конгрессе в Брюсселе в 1933 г. среди приблизительно полусотни участников она в одном ряду с Эрнестом Резерфордом, Нильсом Бором, Абрамом Иоффе, Джеймсом Чедвигом, Энрико Ферми и другими легендарными физиками. На этом снимке запечатлены всего три женщины: Мария Склодовская-Кюри, Ирен Кюри и Лиз Мейтнер.

Берлин стал одним из главных мировых центров ядерной физики, а Мейтнер была признана одним из ведущих ученых в этой области. У нее сложился широкий круг друзей в Берлине. Она участвовала в музыкальных вечерах в семье Макса Планка, иногда вместе с Эйнштейном. С Максом фон Лауэ она дискутировала о литературе, кино и, конечно, о физике; после того как Отто в 1911 г. женился, бывала у Ганов. Она была дружна с его женой Эдит. Часто посещала и семью Нильса Бора в Дании.

С 1934 г. «дуэт» Ган – Мейтнер превратился в «трио». С ними начал работать химик Фриц Штрасман. Тем временем в Германии уже году власти Гитлер. Начинается массовый исход евреев из науки: кого уволили, кто сам подал в отставку, были и случаи самоубийств. Она, как «неарийка», отстраняется от преподавательской работы. Свое положение в Институте химии на какое-то время, сохраняет, как гражданка пока еще независимой Австрии и как участница войны.

Атмосфера в институте становится все менее переносимой. Один из ее ассистентов – активный член нацистской партии. Очень активен в вопросах «чистоты немецкой науки» заведующий лабораторией, расположенной этажом выше, он же ее сосед по вилле в берлинском Грюневальде профессор Курт Гесс. Он на одном из совещаний заявил, что наличие еврейки в штате позорит институт. Это кому понравится иметь у себя в институте ученого, авторитет которого в мире намного выше, чем твой? Внешне заметных трений у них не возникает, это не в ее характере, но отношения весьма прохладны.

В Берлине Ган и Штрасман продолжают начатые с ее участием опыты по получению трансурановых элементов. Результаты опытов регулярно сообщаются в Стокгольм Мейтнер. В сентябре 1938 г. она встретилась с Ганом у Бора в Копенгагене. Элиза внесла существенные коррективы в планы исследований берлинской лаборатории, что впоследствии не помешало ему после войны обратиться к ней за защитой, когда в Германии проводилась денацификация.

Многие ее друзья и знакомые евреи уже подверглись репрессиям. После аннексии Гитлером Австрии в 1938 г. Лиз лишилась защиты как иностранка. Ей советуют эмигрировать, хотя она не хотела бы оставлять друзей, привычную среду, незавершенную научную работу.

Не так-то просто и уехать. Вопрос об ее отставке решался самим Гиммлером. В директиве из его ведомства написано: «Существуют политические соображения против выдачи заграничного паспорта профессору Мейтнер. Представляется нежелательным, чтобы известные ученые-евреи уезжали из Германии, и там, как представители немецкой науки или воспользовавшись своим именем и опытом, соответственно своим убеждениям, вели деятельность, направленную против Германии. Следует найти выход, чтобы профессор Мейтнер после отставки оставалась в Германии и с пользой для нее работала».

В июле 1938 г. она при помощи друзей без заграничного паспорта перебирается в Голландию, оттуда самолетом в Данию. Ей было трудно получить въездную визу в любую страну, чиновники не делают исключений, так как она «незаконно», всего с десятью марками в кармане, оставила Германию. В Копенгагене она пользуется гостеприимством в семье Нильса Бора, он готов предоставить ей работу в своем институте, но ей не дают вида на жительство в Дании.

Бор находит ей место в новом физическом институте в Стокгольме. Ее деятельность там не сложилась: нет условий для работы по ее теме, оборудование несовершенно, ей не выделяют ассистентов. У нее очень скромная зарплата, неустроенный быт. Ее вещи власти долго задерживают в Германии под самыми различными предлогами, и когда, наконец, она после уплаты крупного таможенного сбора их получает: мебель переломана, посуда перебита, значительная часть ее библиотеки изъята, в книгах, которые дошли, вырваны страницы. Пенсию, которую она заработала в Германии, ей не выплачивают.

В Швеции ей создает трудности языковой барьер, очень не хватает берлинских друзей. Не складываются взаимоотношения, с директором института. У профессора Карла Сигбана другие научные интересы, да и он упорно умалчивал об этой встрече, объясняя тем, что это могло негативно повлиять на его карьеру в нацистской Германии. Штрасману Ган тоже не сообщил, что встречался с Мейтнер, но тот прекрасно понимал, от кого исходят коррективы. Тем временем в опытах появились трудно объяснимые явления: «изотоп-радия» вел себя, как барий.

«Только ты можешь найти этому явлению объяснение. В этом случае авторов будет трое», – писал ей Ган.

Она предложила повторить опыт, исследовать возникающий при его проведении осадок. Подтвердилось постоянное наличие бария в осадке при бомбардировке урана пучком нейтронов. Это указывало на то, что ядро урана распалось. Вторым осколком распавшегося урана должен был быть, по ее мнению, криптон, что и подтвердилось. Значит, нейтроны способны расколоть ядро урана. Сумма массы двух вновь возникших элементов оказалась по расчетам, Лиз Мейтнер меньше исходного урана на 1/5. Значит, при этом должна выделяться энергия, которую: можно вычислить по формуле Эйнштейна взаимозависимости энергии и массы Е=тс2. Расчеты Лиз точно совпали с данными опытов. Утверждают (Отто Фриш), что все эти расчеты были произведены во время лыжной прогулки после получения письма из Берлина с описанием опытов. Впоследствии она высказала еще и предположение о возможности цепной ядерной реакции. Так состоялось открытие ядерного распада. Соображения и расчеты Мейтнер стали известны Гану из