Откровения танкового генерала СС - Курт Майер

— Стой! Руки вверх! — раздается команда по-русски.

Русские, ухмыляясь, смотрят на меня. Я понимаю, что столкнулся с ротой русских. Вышло так, что все мы каким-то образом проскользнули между двумя взводами неприятеля. Кровь стынет у меня в жилах. На нас направлено с десяток, если не больше, винтовок — нет, силой тут ничего не решишь. Вполголоса командую своим:

— Не стрелять!

Русские опускают винтовки. Метрах в десяти от меня стоит рослый, вполне приличного вида офицер. Подхожу к нему. И он, отстранив солдат, тоже направляется ко мне навстречу. Все происходит без единого слова. И русские солдаты, и мои бойцы напряженно следят за мной и своим командиром. В двух метрах друг от друга останавливаемся, перекладываем оружие в левую руку и протягиваем друг другу руки для приветствия и здороваемся.

Я в этот момент не чувствую себя ни победителем, ни пленником. Мы кланяемся друг другу, а потом объявляем друг друга взятыми в плен. Русский хохочет, словно я преподнес ему веселый анекдот. В синих глазах искренняя радость. Я лезу в карман, достаю коробку сигарет «Аттика» и протягиваю ему. Он, как человек воспитанный, дожидается, пока я возьму сигарету, потом угощается и, чиркнув спичкой, прикуривает. Мы с ним ведем себя так, будто встретились где-нибудь в городе и никакой войны нет и в помине. Русский с трудом изъясняется на ломаном немецком, я же вовсе не знаю русского. Жестом подзываю к себе Дрешера, а когда он подходит, успеваю ему шепнуть:

— Тянуть время!

И между Дрешером и русским офицером завязывается обстоятельная дискуссия, кому же из нас сдаваться в плен.

Я же тем временем обхожу русских солдат и предлагаю закурить. Они с улыбкой берут сигареты, сначала нюхают их, а потом уже закуривают. Видно, что табак пришелся им по вкусу. Я дружелюбно похлопываю их по плечу и всем своим видом, да и жестами показываю, что, мол, а не положить бы вам оружие на траву. Между тем коробка «Аттики» пуста. Не без изумления отмечаю, что я, пока угощал русских сигаретами, успел удалиться от Дрешера на почтительное расстояние и теперь стою в кольце русских. По тону русского улавливаю, что его терпение на исходе. И я бочком, бочком, чтобы никто из русских не заподозрил неладного, начинаю продвигаться к Дрешеру и русскому офицеру. Надо заставить русского выйти из леса и продолжить переговоры на опушке — дело в том, что я жду не дождусь остальных бойцов нашего батальона, которые вмиг прояснят обстановку и положат конец этой комедии.

Выйдя на опушку, мы останавливаемся, и я вновь предпринимаю попытку объяснить русскому, что его подразделение окружено, что наши передовые танковые части у стен Киева. Он энергично качает головой и просит Дрешера перевести, что, дескать, он не дурачок, а советский офицер и знает, что к чему. В этот момент со стороны дороги звучит выстрел, и я вижу, как загорается легкая БMP. Русские метров с тридцати всадили в нее снаряд. Валит черный дым и отвесно поднимается вверх. Так как я знаю, что мои бойцы всегда выезжают на лесные прогалины — чтобы обеспечить себе сектор обстрела, в любой момент может показаться и наш танк. Русский возбужденно старается втолковать мне, чтобы я, дескать, не дурил и спокойненько положил автомат на землю. Прошу Дрешера объяснить ему, что мне якобы непонятно, что ему от меня нужно, что, мол, не понял последней его фразы. Пусть, мол, покажет мне, что я должен делать. Русский недоверчиво смотрит на Дрешера, потом аккуратно кладет свою прекрасную скорострельную винтовку с оптическим прицелом на дорогу. Вот этого ему ни в коем случае нельзя было делать. Я мгновенно наступаю на оружие ногой и вплотную подхожу к офицеру. И мы оба застываем посреди дороги, словно странный памятник, в окружении своих подчиненных — с одной стороны русские, с другой мы.

Все мои бойцы затаились с той стороны дороги, где стоим мы. Из глубины леса раздается крик: «Русские! Русские!» Чей-то фанатичный голос призывает к действию. Все больше и больше стволов винтовок угрожающе смотрят на нас — а я все сильнее прижимаюсь к русскому офицеру. Дрешер, отскочив в сторону, залег у дороги с оружием наизготовку. В этот момент позади меня мелькает тень. Я не решаюсь повернуть голову и взглянуть, в чем дело, но краем глаза замечаю, что это танк, слышу, как машина тормозит. Танк медленно подползает. Все начинает происходить с жуткой быстротой. Выкрики комиссара не оставляют сомнений в том, что сейчас будет открыт огонь. Последний взгляд в глаза моему визави. И до него внезапно доходит, что сейчас последует. Русский спокойно выдерживает мой взгляд. И тут я командую:

— Огонь!

Лес прорезают выстрелы 2-см разрывными снарядами и очереди БМР. Мои товарищи бросают ручные гранаты через дорогу, я же молнией бросаюсь в кювет. Тело русского командира распростерлось на дороге. Для него война закончена.

По дороге катятся ручные гранаты, а мы тем временем исчезаем в кустах за обочиной. Исчезнуть не получается — дорогу преграждает какой-то крохотный мостик. БМР вынуждена ехать дальше, еще метров сто — русское противотанковое орудие изменило сектор обстрела. Да, как-то все неуютно здесь становится! Каждую секунду мы ждем, что русские бросятся в атаку через дорогу. И тут происходит нечто, чего мне не забыть до конца жизни. Наш самый молодой вестовой, которому в будущем уготовано стать чемпионом Германии в беге на 1500 метров, Гейнц Шлунд, вдруг вскакивает, несется к своему мотоциклу с коляской, вскакивает на сиденье и уносится прочь. Вижу, как он, подъехав к танку, обменивается несколькими словами с водителем, а после этого тут же возвращается к нам. Взмахом руки он призывает меня — я тоже вскакиваю на сиденье, и мы несемся туда, где должен находиться наш батальон.

Гуго Краас уже готов поднять 2-ю роту в атаку. Быстро инструктируют бойцов, обслуживающих тяжелые вооружения, минометчиков и пехотные орудия. Бой очень тяжел, русские сражаются за каждое дерево. Но тщетно. Четверть часа спустя схватка завершена.

Я ищу русского офицера и вскоре нахожу его — он сражен пулей в грудь. Мы хороним его вместе с нашими погибшими в этом бою товарищами.

После боев в Маршилевске вы выходим на рокадное шоссе «Норд». По дороге движутся части 25-й моторизованной дивизии, а также войсковой подвоз 13-й и 14-й танковых дивизий.

Среди погибших в боях в Маршилевске обнаруживается некий комиссар йо фамилии Нойман. Немец? 25-й батальон стрелков-мотоциклистов ведет тяжелые бои севернее Соколова и просит помощи. Я отправляю им штурмовое орудие, и уже вскоре ход схватки меняется в нашу пользу.

Наш батальон берет под оборону участок восточнее Соколова шириной ровно 20 километров. В 14.55 движение по рокадному шоссе прервано. Силы неприятеля, перерезав западнее Соколова дорогу, лишили 3-й армейский корпус войскового подвоза. На участке батальона наблюдается беспокоящий огонь врага. Наш командный пункт расположился под великолепным дубом в 100 метрах южнее рокадной дороги. По густой листве хлестнула пулеметная очередь, трава под деревом усыпана свежесорванной листвой. Петерзилле сумел где-то раздобыть для меня тарелку молочного супа с рисом. Усевшись подальше за сосенку, с аппетитом поедаю лакомство. Только теперь, несколько часов спустя после инцидента с русским командиром, сумел урвать пару минут и как следует подумать обо всем, что произошло. И вдруг мне кусок в горло не лезет. Бросает то в жар, то в дрожь. Какой из меня сейчас командир?